1_Makarenko

205

дительность труда в столярной мастерской, я предложил отряду (их 60 человек)

установить

премию за хорошую выработку с тем, чтобы эта премия не выдавалась на руки, а сберегалась

до выхода воспитанника из колонии. К моему удивлению, хлопцы заявили, что они будут и

так хорошо работать и никакой премии не нужно. Получается совершенно идеально, но не-

практично – мы тоже не можем найти серединки между идеалом и жизнью.

У нас много новых людей – и воспитателей, и хлопцев. Последних за лето мы приняли

около сотни – много очень запущенных, присланных к нам после трех-четырехмесячного

тюремного сидения. Мы их получаем почти всегда в совершенно развалившемся платье, за-

вшивевшими и не мытыми давно. Колонисты отчаянно сопротивляются внедрению этих но-

вичков, конечно, по соображениям гигиены.

И все же до сих пор я не имею возможности всех новичков одеть как следует.

Еще раз простите, что затрудняю Вас нашими мелочами.

Ваше предложение взять у Вас книги нельзя, дорогой Алексей Максимович, приводить в

исполнение. Вероятно, с книгами этими у Вас связано много и с нашей стороны будет нехо-

рошо, если мы лишим Вас библиотеки.

Желаем Вам здоровья

А. Макаренко

Пед. соч., т. 1, с. 236–238.

Говорится, несомненно, о шаблонных выражениях, традиционно приня-

тых тогда в почтовой переписке.

Харьковская табачная фабрика – шеф колонии. В этой книге в «Типах и

прототипах» см.: «Еврей таб. фабрики. Левинсон (Клямер)».

Эти 60 человек были распределены по участникам и сменам, как на про-

изводстве.

Письмо Н.Ф. Остромецкой, 2 февраля 1927 г.

2 февраля 1927, Харьков,

колония им. М. Горького

Дружеская переписка, так дружеская переписка, уважаемая Надежда Феликсовна, только

какой же Вы друг, скажите пожалуйста? Правда, человек я не злобивый, на все 120%, но это

ничего не значит. Я едва ли могу быть другом, потому что я только заведующий колонией.

Такая, совершенно правильная точка зрения на мою особу установлена многими людьми, в

свое время и Вы ее поддержали. Ну ничего.

Вам нужны мои советы? Очень сомневаюсь в действенности всяких советов, в особенно-

сти в таком щекотливом деле, как спасение Владикавказской колонии

. Я бы делал одно, [а]

для Вашей натуры, для Вашей ухватки подойдет что-нибудь другое. Я потому и не хочу пи-

сать о своей колонии, что далеко не разрешил многих вопросов, связанных со значением

личности

Я буду самым искренним образом рад повидаться с Вами и поговорить. Вы много езди-

ли, много видели. Вы энергичный, живой человек, даже, может быть, чересчур живой, и я

смогу кое-что взять у Вас после всех Ваших приключений. Но вот в чем дело: не вышло бы

недоразумения с Вашим приездом.

Дело в том, что 14/II я уезжаю в отпуск в Москву на 10 дней. Когда Вы дадите Вашу те-

леграмму? Если после 14-го, то я Вам не сумею ответить. Хорошо, если это письмо поймает

Вас где-нибудь на Кавказе!

Что Вы там за книгу пишете о нашей колонии? Вы себе представить не