7_Makarenko

196

минут поверка». Особенно страдали старшие, которым до завтрака нужно было еще и

побриться. Гладко выбритые и пахнущие одеколоном, они приходили в столовую с

виноватым видом и старались не смотреть в глаза дежурному бригадиру. Все это были

ветераны колонии, и дежурные бригадиры ограничивались нахмуренными бровями.

Конечно, в дежурство Алеши Зырянского приходилось бриться до поверки, но Алеша

дежурил два раза в месяц, и казалось, что при таких условиях жить вообще можно.

Конец такой сносной жизни наступил неожиданно, в дежурство Илюши Руднева. Не

теряя своего постоянно милого, расположенно - внимательного выражения, Руднев во время

поверки произвел демонстративную атаку: приказал ДЧСК отметить в рапорте всех небри-

тых. Это мероприятие, исключительное по своей новизне, произвело очень сильное

впечатление, и, как только окончилась поверка, очень многие забегали по коридорам с

мыльницами в руках. Игорь Чернявин с того дня, как получил звание колониста, также

считал для себя обязательным уничтожение бороды и усов. Очень возможно, что с этим

делом можно было и подождать, но, во-первых, бритва — это солидно; во-вторых, в детской

колонии как-то неудобно показывать щетину; в-третьих, щетина у Игоря была рыжеватая, а

после первого бритья она приобрела совершенно несимпатичный вид.

Напуганный действиями Руднева, Игорь тоже захватил бритву, полотенце и

мыльницу и полетел в умывальную. Внизу играли сигнал на завтрак. В литере Б, в

умывальных и в спальнях раздавался бритвенный скрип и обильно текла молодая кровь —

результат неопытности и быстроты темпов. Руднев — самый молодой бригадир, и опоздать

на завтрак в его дежурство, хотя бы и на пятнадцать минут, до сих пор не считалось

предприятием невыполнимым. Но сегодня он показал крепкие зубы на поверке, трудно было

предсказать, какие зубы он покажет во время завтрака. Успокаивало одно: не решится этот

пацан оставить без завтрака около трех десятков стариков.

Действительность оказалась и печальнее, и хитрее. Руднев, правда, не решился на

прямое нападение, но о чем-то быстро переговорил в кабинете Захарова. Во всяком случае,

Захарову пришло в голову изучить плакат-план первого квартала, висящий в вестибюле, при

самом входе в столовую. Изучение этого плаката Захаров начал ровно через пять минут

после сигнала на завтрак. Он стоял перед плакатом, заложив руки за спину, и внимательно

читал его цифры, которые даже пацаны четвертой бригады давно знали на память. Минут

через десять по ступеням лестницы зашумели быстрые шаги ветеранов колонии, успевших к

этому моменту уничтожить не только щетину, но и следы крови на лицах. Ни одной секунды

замешательства или растерянности они себе не позволили. Ловкие ноги направили их не в

столовую, а в выходную дверь, ловкие руки подскочили в салюте:

- Здравствуйте, Алексей Степанович!

Захаров поневоле должен был отвернуться от плаката, чтобы отвечать на приветствия.

Игорь Чернявиц с верхней площадки еще видел, как поток колонистов уносился в выходную

дверь, но, когда он сам поравнялся с Захаровым, сказал слово приветствия, ни один мускул

не потянул его к столовой: было совершенно очевидно, что путь имеется только на выход и

дальше — в цех. Во дворе он влетел в веселую толпу товарищей, которым теперь оставалось

единственное наслаждение: встречать последних опаздывающих, наблюдать сложную игру

на их лицах и хохотать вместе с ними, Потом вышел на крыльцо Захаров и сказал:

- Хороший будет день... теплый... Где это ты обрезался, Михаил?

Миша Гонтарь стрельнул глазами на толпу колонистов и ответил с достоинством:

- Бриться приходится, Алексей Степанович.