3_Makarenko

169

Выступление «свидетеля защиты» на театрализованном «суде»

над постановкой «Ревизора» в харьковском Театре русской драмы

Я представляю 100 (400) зрителей коммуны им. Дзержинского, в подавляющем боль-

шинстве ни разу «Ревизора» не видевших. Для меня, как для руководителя коллектива дзер-

жинцев, чрезвычайно важно и интересно было, чтобы «Ревизор», которого многие из них в

первый раз видели, воспринимался с наилучшей художественной стороны, в художественной

подаче и в наиболее художественных образах.

Я считаю, что «Ревизор», поставленный в театре Русской Драмы, этой цели достигает,

прежде всего хотя бы тем (в отличие от постановки Мейерхольда, которую видели многие

коммунары)

, что он дает неизмененный текст Гоголя, сохраняя пьесу в целости и невреди-

мости.

Во-вторых, я считаю, что коммунары и сотрудники коммуны получили в этом театре

яркий спектакль, в том смысле, что он не был придавлен бытовыми подробностями или

натурализмом. Между прочим, я думаю, что это достигается хотя бы подчеркнутым проти-

воположением блестящей николаевской монархии жалкому содержанию человеческого со-

става правящих классов общества. И это подчеркивание, мне кажется, достигается именно

тем, что не усилены отдельные бытовые натуралистические подробности.

Если бы представлен был город в более натуралистическом виде, изобразив разруше-

ние, заборы, свиней, грязь, получили бы верную картину, изображающую русскую провин-

цию, и это не характерно для того, чтобы создать представление о николаевской России.

Я заключаю из бесед с коммунарами, что такая подача «Ревизора» в противоположе-

нии двух основных элементов николаевского стиля [жизни] очень уместна и как раз выше в

воспитательном отношении.

Точно также я думаю, что трактовка отдельных образов и [общей] игры очень полез-

на, несмотря на то, что и среди коммунаров бывали по этим вопросам споры. Например – о

жене и дочери городничего, показанных в разном выражении их ограниченности, но по-

стольку и та, и другая показаны как ограниченные представители тогдашнего общества, сто-

ящие низко в культурном отношении, и ясна причина этого низкого уровня, постольку раз-

ница в формах показа не играет уже существенного значения. Важно, чтобы эти образы про-

изводили определенное отталкивающее впечатление и чтобы они были одного порядка, т.е.

порядка низкого культурного состояния.

Я также думаю, что поскольку в пьесе нет «классовых разрезов», элементов классо-

вой борьбы и показывается только правящий слой верхушки тогдашнего «общества», то це-

лью спектакля являлось вызвать отвращение, неприятное впечатление от этих элементов об-

щества. Я думаю, что это достигнуто.

Это, между прочим, сказано и в письме коммунаров в газету [многотиражку] театра:

они как раз именно это и заметили. Когда я спектакль видел, я не мог смотреть так, как ком-

мунары, я могу считаться в некотором роде «гурманским вредителем» – я спектакль «Реви-

зор» видел раз 15 – и я боялся, что у коммунаров будет неприятное впечатление от некото-

рых дополнений – например, от мены местами Добчинского и Бобчинского, – но среди ком-

мунаров я не заметил такого неприятного впечатления. И понял, почему: поведение Бобчин-

ского и Добчинского по Гоголю вполне допускает такую мену местами.

Также точно и характер Хлестакова вполне допускает ту игру удивления, какая была

дана в спектакле. Поэтому я думаю, что этот момент для человека, незнакомого с другими

постановками «Ревизора», не играл абсолютно никакой роли в деле снижения гоголевской

комедии. Но зато облегчались значительно игровые затруднения, связанные с тем, что акте-

рам здесь приходится говорить для себя, как это допускается по Гоголю, а Хлестакову при-

ходится либо молчать, либо делать вид, что он не слышит.