58 / 388
56
крепились в блатных законах, в блатной морали. В книге прекрасно показано это судорожное сопротив-
ление шалмана новым движениям нашей жизни. В каждой главе, в каждой личной истории вы видите
цепкие лапы «цивилизации». Вот Мологин, знаменитый «специалист» по кассам, перед отправлением в
коммуну:
«Темный постылый мир таких же, как он, изуродованных жизнью людей, ненавистный и родной,
как собаке ее логово, мир шалмана, проституток, азарта, крови, издыхающий, но недобитый мир, ко-
торый мог теперь покинуть Мологин, властно вставал перед ним. Он хватал его, тянул его назад, он
приказывал, диктовал ему. И Мологин не смел ослушаться.
– Только я никогда не буду легавить!
2
Не заставите! – крикнул он взвинчено.
Погребинский
3
пожал плечами».
Перед Погребинским не один Мологин «кричал взвинчено», и поэтому он имел право пожимать
плечами. Леля Счастливая на том же допросе о блатной морали дошла до истерики, уже будучи в
коммуне. Коммуна казалась ей самым поганым местом
,
«которое для честного вора хуже смерти».
Притоны, тюрьмы, улица, зверская, пьяная, грязная жизнь – все это и для воров отвратительно,
но социальное их кредо сильнее ужаса, отвращения – они воры, в этом их привычный мир.
С трудом, спотыкаясь, сопротивляясь, с взвинченным криком, с бутылкой водки в руках, с подо-
зрительным недоверием целыми сотнями побрели воры в коммуну, все-таки побрели. Их встретили
кордоны, стражи, заборы, запирающиеся ворота? Может быть, их решили соблазнить невиданным
комфортом, дорогой пищей, одеждой, светлыми залами, уютом? Может быть, для их перевоспитания
был подготовлен целый строй гениальных мастеров-педагогов?
Нет.
До смешного немногочисленны те силы, которые были выставлены против идущего воровского
мира. Погребинский, Мелихов, Богословский, потом Островский, Смелянский, Николаев – и десяти
имен нельзя насчитать.
И многие из этих людей – чекисты, по горло занятые на своей трудной работе. И нет никаких
дворцов, и нет ворот и стражи, вообще ничего нет, кроме одного:
большевистского отношения к человеку.
В этой книге пролетарский гуманизм показан во всем блеске своей логики и строгой, крепко
скрытой эмоции.
В своей речи Г.Г. Ягода говорит: «Лошадь я вам достану. Есть у меня на примете, не плохая, хотя
и не битюг. И недорого – 120 рублей, в рассрочку. Деньги – к январю».
В приведенных деловых словах Г.Г. Ягода ярко светит, бьет в глаза простое человеческое уваже-
ние к человеку, спокойное доверие к его силам. Прекрасно рассказано в книге, как назначенный ко-
нюхом Гуляев беспокоится о лошади, и в этом своем трудовом беспокойстве, казалось бы, без доста-
точных оснований вспоминает слова Г.Г. Ягоды:
«Без тюрем, брат, будем жить»…...
В книге на многих искренних страницах рассказано о том, как прикосновение этого пролетарско-
го гуманизма заставляет по частям сваливаться воровскую личину, как освобождается из-под нее че-
ловек. Это освобождение не приходит сразу, человек по ступенькам поднимается к свободе, и каждая
из этих ступенек замечательна.
Накатников решил уйти из коммуны. К счастью, у Погребинского не нашлось десятки, которая
необходима была Накатникову для восстановления «воли». Прожив у Погребинского два дня, Накат-
ников все-таки возвратился в коммуну. Это возвращение должно известной тяжестью лечь на его са-
молюбие, но при входе в коммуну Накатников увидел станки, лежащие под открытым небом, и это
обстоятельство больше всего его взволновало. Этот человек, только на одном волоске удержавшийся
в коммуне, – уже хозяин
4
, пусть и на шаткой ступеньке, но уже поднялся над шалманом.