Макаренко Часть 6

197

как и я. Они допускали меня в губернаторский дом через черный ход, они торговались со мной о

цене и не позволяли мне ничего лишнего сорвать с именитого работодателя, они же раз в месяц

вручали мне конверт, в котором вовсе не были написаны благодарственные слова за мою

помощью губернаторской семье, а только помещались обусловленные 15 рублей. Мои пути и пути

дворянской семьи Богговутов находились в настолько различных плоскостях, что Богговуты даже

не могли выслушать мое мнение о способностях и прилежании члена их семьи – моего ученика, а

нужно полагать, что мое мнение сколько–нибудь их все–таки интересовало

Если в этом во всех отношениях замечательном случае наши пути не пересекались, то какое

же отношение могли иметь ко мне и к таким, как я, какие–то выборы предводителей. Как

выбирались предводители дворянства, губернские и уездные, для чего выбирались, каким

способом, явным или тайным, какие там страсти кипели во время выборов, ни я не знал, ни все

мое общество. Не только не знали, но и не пытались знать. Ведь даже это, такое далекое от нас,

абсолютно недоступное, чванливое и богатое дворянское общество, обитавшее на таких высотах,

куда даже наши взгляды не достигали, само было обществом рабским, пресмыкающимся,

обществом, о котором так хорошо в свое время было сказано Лермонтовым:

Перед опасностью позорно – малодушны

И перед властию – презренные рабы

А многие из нас лучше знали Лермонтова, чем живое дворянство перед японской войной.

Не видев дворянства в глаза, мы знали о его человеческом и общественном ничтожестве, знали о

ничтожных страстях каких–то там дворянских выборов и были всегда готовы исполнить

пророчество того же Лермонтова:

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным стихом... –

хотя и никак, пожалуй, не предвидели, что мы сами так скоро окажемся этими

«потомками».

Но между нами и дворянством лежало еще несколько сфер, обладающих также какими –то

выборными правами. Эти сферы мы уже могли наблюдать невооруженным глазом, но только в

общей картине их, в настоящие тайны их деятельности и их прав мы тоже проникнуть не могли.

Это были те «круги населения», которые выбирали городское и земское «самоуправление». Такие

выборы тоже происходили более или менее секретно от трудящегося населения. Может быть, у

них происходила предвыборная борьба, может быть, у них выставляемы были плохие или

хорошие кандидаты, произносились речи, кипели страсти? Кто его знает.

Мы даже не знали имен тех людей, кто участвовал в выборах. Кажется, их было так

немного, что они все могли поместиться в одном зале, представляя большой город с населением

около 100 тыс., и, насколько я помню, голосование у них производилось шарами, что возможно

только в небольшом, «своем» обществе. О всех процедурах их избирательной кампании мы не

могли узнать даже из газет: печатались только имена избранных членов городской или земской

управы, но и в этих именах для нас не заключалось никакой сенсации. Почему –то так выходило,

что городские головы и члены управ десятилетиями занимали свои посты.

В городе Кременчуге, где я провел большую часть жизни, с тех пор как я начал себя

помнить, был городской голова Изюмов. Я видел его сравнительно молодым человеком, потом

пожилым, потом стариком, потом помолодевшим при помощи черно –синего гребешка – а он все

ходил городским головой, и все в городе прекрасно знали, что Изюмов и есть «от природы»

городской голова и что никто другой им быть не может.

С ним, конечно, не вязались представление о каких –то выборах, об этом никто не думал,

не думали, вероятно, и сами избиратели. В нашем городе не было даже такой моды – различать:

вот это избиратель, а этот лишен избирательных прав.