7_Makarenko

213

Окончил Харьковский машиностроительный институт, инженер – механик,

работал на одном из заводов города. Погиб в начале Великой Отечественной войны.

Письмо С.А. Калабалину, 15 августа 1938 г.

15 августа 1938, Москва

Дорогой, милый, родной Семен!

Что мне не повезло, это куда ни шло, но и ты связался с моим невезением, и тебе

хлопоты и беспокойство и, может быть, даже разочарование.

Я уже собирался на днях выезжать, достал нужное разрешение (довольно длинная

штука), случилась большая неприятность: среди бела дня на одной из главных улиц, без

всякого предупреждения со стороны судьбы, без всякого предчувствия я грохнулся в

обморок прямо на трамвайной остановке. Кто-то со мной возился, сбежались мильтоны,

погрузили меня в машину и привезли домой в состоянии довольно мерзком, мерзком,

главным образом потому, что оно было, прежде всего, глубоко безразлично: умирать или не

умирать — все равно. Хотелось только одного, чтобы никто не говорил громко. Домашние

мои, конечно, всполошились, всполошили Союз [писателей], и возле меня завертелись целых

четыре врача. Это произошло 10 августа

Разговоры со мной ведутся... тяжелые. Запретили писать, читать, играть в шахматы,

волноваться. Сейчас пишу тебе украдкой, только потому, что на минутку остался один дома.

Я, правда, не лежу, но состояние возмутительное. Через 5 дней еду лечиться здесь под

Москвой. Покой, электричество и вода в разных видах. Признали у меня тяжелое

переутомление мозговых сосудов — все на нервной почве, хотя, как ты знаешь, я очень

редко нервничал. Хуже всего то, что пугают Галю: такие обмороки, говорят, не должны

повторяться, это звучит отвратительно.

Я понимаю, голубок, что тебе неприятно и досадно: приготовился к гостю, а гость

какие-то дамские обмороки закатывает. Но что я могу поделать? Мое положение еще

неприятнее, я хочу, чтобы ты мне посочувствовал.

Сейчас я утверждаю дома, что после санатория я поеду все-таки к тебе, но и сам себе

не верю, и никто этому не верит. Врачи требуют, чтобы я никуда далеко от врачей-

специалистов не удалялся надолго. Между прочим, в глаза они утверждают, что ничего

особенно опасного нет, что нужно только аккуратно подлечиться и ничего не делать, но тут

же они прибавляют слова далеко не утешительные: не забывайте, что Вам уже 50 лет.

Все-таки меня больше всего беспокоит, что я подвел тебя и вместе с тобой, наверное,

еще несколько человек. Моральные твои страдания... что я могу поделать, страдай, по

дружбе ты мне это недоразумение простишь, но ведь ты влез в материальные расходы. Если

ты хочешь хоть немного меня успокоить и порадовать, сделай дружескую милость: сообщи,

сколько ты истратил денег на разные подготовки. Очень тебя прошу об этом.

Осень для меня вообще погибла, на это приходится махнуть рукой. Но весной, я

уверен, даже врачи посоветуют мне поехать к тебе, ведь к тому времени все их процедуры

должны вернуть мне нормальное состояние. Сейчас, между прочим, я чувствую себя очень

неважно: пусто в голове, досадно и как-то неприятно легко возле сердца, и, кроме того, стал

злой, страшно со мной разговаривать.

Прости, дорогой, да, собственно говоря, старость штука непростительная. Поцелуй

своих и передай горячий привет и извинения. Пиши по московскому адресу, передадут.

Твой

А. Макаренко

А.С. Макаренко. Пед. соч. в 8 т., т. 8, с. 88 – 89.

Калабалин С.А.

– воспитанник колонии им. М. Горького с 9 марта 1921 г. После

выпуска учился в сельскохозяйственном институте, затем физрук в