5_Makarenko

Письмо Т.А. Милляр, 10 июля 1936 г.

Киев, 10 июля 1936 г.

Уважаемая Татьяна Александровна!

Сегодня я получил Ваше письмо, отправленное через Гослитиздат, и спешу ответить. Я очень

благодарен Вам за искренний и открытый отзыв о некоторых местах и тенденциях «ПП»

, – поверьте,

это для меня дороже самой квалифицированной критики. В ознаменование моей благодарности отве-

чаю Вам так же искренно и так же подробно. Только давайте по пунктам.

1. Ваше общее отношение к книге. Вам хотелось ругаться – и все-таки Вы читали и перечитывали

книгу. Что же, это меня больше всего радует, это доказывает, что в книге написана правда, а правда

вызывает отношение всегда противоречивое. Жизнь не состоит из одних идеальных вещей, и в этом

ее прелесть. Такова была и есть и моя жизнь, и, вероятно, Ваша. Жизнь всегда есть цепь коллизий,

следовательно, всегда приходится отступать от идеального поступка

, приходится жертвовать какой-

то одной истиной для того, чтобы другая истина жила. Разве Вы не замечали этого жизненного зако-

на? Если хотите, это закон диалектики. Именно потому Вы мои книги читали с увлечением, что я не

прикрыл и не прикрасил моих трагедий.

Пощечина Задорову

. Вы не совсем ясно говорите об этом. Я, например, не понимаю, в каком

смысле Вы поднимаете вопрос о моей трусости, «недостаточной смелости» в моем характере. Может

быть, Вы упрекаете меня в том, что я прямо не сказал: «Надо бить морды?» Но ведь так никогда не

думал. Вы правы: формула Наполеона, конечно, может быть отнесена не только к Мише Овчаренко,

но и к случаю с Задоровым. Почему эта формула так смутила Вас? Конечно, пощечина Задорову не

была ошибкой. Скажу грубее: без этого мордобоя не было бы колонии Горького и не было бы ника-

кой поэмы. Но пусть это не смущает Вас: я ведь признаю, что в такой пощечине есть преступление.

Это я говорю совершенно серьезно – преступление. Бить морды нельзя, хотя бы и в некоторых случа-

ях это было и полезно. Какое Вы можете сделать заключение? Самое правильное: моя поэма началась

с преступления. Начало колонии Горького – это целый клубок преступлений: и моих, и ребячьих.

Если так морально разбираться в моей жизни, то, разумеется, я заслуживаю всяческого осужде-

ния, согласен с Вами. Но так не нужно разбираться. Прочтите «Эпилог», и Вы сразу увидите, в чем

дело. В «Эпилоге» я вспоминаю мой первый горьковский день как «день позора и немощи». Я со-

вершил преступление, потому что я был немощен и была немощна моя педагогическая техника. Я не

мог справиться с пятью ребятами, а теперь в Дзержинке

1 100 ребят и мордобой невозможен. Какая

еще смелость от меня требуется?

Удар Миши Овчаренко – дело совсем другого порядка. Во-первых, он был сделан в самозащите

против финки, во-вторых, он не имел такого определяющего значения. Он важен как характеристика

положения, и только.

2. Педагогический коллектив. Трудно ответить на этот вопрос. Вы читали первую часть в альма-

нахе или в отдельном издании? В альманахе пропущена глава «Подвижники соцвоса», читали Вы ее?

Впрочем, попытаюсь оправдываться. Во-первых, я был очень ограничен листажом, Горький тре-

бовал, чтобы больше 10 листов на часть не было. Во-вторых, Вы представить себе не можете, сколько

материала осталось неиспользованного. Я старался показать детский коллектив, моей целью было

возбудить у людей симпатии к этим детям, но я вовсе не собирался писать методику воспитательной

работы. Сам я выдвинулся нечаянно, трудно обойтись без себя, если пишешь от первого лица. И по-

этому я считаю, что прибавлять ничего не нужно, получится нецельно и дидактично.

3. ...Самая дешевая пища – педагогика. Совершенно согласен – это очень глупо, но я в этом не

виноват: у меня написано «кормиться педагогами», так напечатано и в альманахе, а в Гослитиздате –

опечатка.