5_Makarenko

«наказание» было запрещено. Было запрещено даже слово «методы воздействия», потому что этим

можно было прикрыть вопрос наказания.

Я в своей работе с беспризорными правонарушителями сорвался на этом методе. Об этом я пря-

мо и правдиво рассказал в своей книге. Но я сорвался, если хотите, по-советски. Я избил мальчика, но

избил я его не потому, что был убежден в необходимости избить его, не потому

что я сторонник та-

кого наказания, а потому, что я, как человек, просто сорвался.

Работать с беспризорными, в особенности с правонарушителями, очень трудно. Но сейчас я могу

держать коллектив в 800 человек, и у меня нет такого момента, когда я мог бы сорваться. Это невоз-

можно. А тогда, в 1920 году, я совершил преступление. Я это иначе и не называю. Это было преступ-

ление, и меня можно было судить и осудить, и я не имел права заявлять какие бы то ни было претен-

зии.

Я рассказал об этом в своей книге вовсе не для того, чтобы другие мне подражали и совершали

такое же преступление и с преступления начинали, а для того, чтобы показать, как плохо, как гибель-

но, как преступно я начал свою работу.

Интересно, между прочим, что и такие, как я, – а таких очень много, в особенности много у нас, в

нашем ведомстве НКВД, которое занимается исключительно перековкой взрослых и малолетних

правонарушителей, – прошли одну линию. Те, которые раньше говорили, что ребенку все позволено,

что ребенок – творческая личность, что он сам себя воспитывает, а потому по отношению к ребенку

не может быть никаких мер воздействия, прошли свою линию. И вот наши линии в прошлом году

столкнулись.

Это линия таких людей, как я, и старая наробразовская линия. Столкнулись они тогда, когда мы,

согласно постановлению ЦК партии и СНК, принимали от Наробраза некоторые колонии для право-

нарушителей.

Мне самому пришлось принять такую колонию, которая была целиком во власти педологов, т.е.

наиболее образованных, прекрасных, с их точки зрения, педагогов, – это одна киевская колония.

За 16 лет нашей работы, стоя на позиции наказания, признавая, что наказание – не физическое,

конечно, а вообще – необходимо, мы фактически пришли к такой жизни, когда наказывать, собствен-

но, не нужно, не приходится наказывать, ибо у нас есть другие методы работы.

И вот я принял эту колонию под Киевом у целой кучи педологов в таком виде: колония имела,

300 мальчиков и делилась она на 3 коллектива. Один коллектив сидел буквально за решеткой и не

имел права даже и носа показывать из-за этой решетки. Это были наиболее трудные дети – так назы-

ваемые дезорганизаторы. Второй коллектив сидел тоже взаперти, но решеток на окнах не было, а

третий коллектив бродил вокруг этих двух коллективов по двору.

К такой системе пришли на базе отрицания наказания.

Меня уверили, что посадить таких мальчишек 12–13 лет за решетку – это не наказание, а это

только изолирование более «трудных» – дезорганизаторов – от менее трудных. Я им только сказал:

– Если бы вас посадить за решетку, как бы вы это испытывали – как изолирование или наказа-

ние?

(Смех).

Мне на это не ответили и с презрением на меня посмотрели.

Что мы сделали из этой колонии? Мы в течение одного дня разрушили все 3 «коллектива», всех

смешали вместе, уничтожили решетки, и они и сейчас живут вместе в этой колонии. Прекрасные де-

ти, приветливые, ласковые, трудолюбивые, дисциплинированные и красивые…...

И вот они живут и

живут, потому что мы их не изолируем, а наказываем так, как это рекомендовано постановлением ЦК

партии

Как мы наказываем? В крайнем случае, если нам нужно оказать какое-то давление, затормозить

человека, остановить его в каком-то падении, мы позволяем себе оставить его без отпуска [в выход-

ной день], не выдать ему заработанные деньги, а положить их в сберкассу на его имя. Если он лентяй

– по-