83 / 388
81
ручить ему специальную работу с индивидуальной ответственностью. Иногда мы лишаем его какого-
нибудь удовольствия, вроде кино или поездки в театр. Вот что мы понимаем под наказанием.
В коммуне имени Дзержинского – это наша опорная, образцовая коммуна на Украине – за опоз-
дание из отпуска на 5 минут коммунара посадят под «домашний арест» на полчаса в кабинете управ-
ляющего [коммуной], а за кражу не накажут совсем, потому что считают, что крадешь ты потому, что
привык к этому. Поставят такого пацана «на середину» и скажут ему:
– Ты еще 2–3 раза украдешь, потому что ты привык, так пускай уж скорее эти три раза пройдут.
(Смех).
Такой пацан начнет доказывать:
– Нет, никогда больше не украду.
– Брось, – говорят ему, – еще на той неделе, еще в том месяце украдешь, а потом перестанешь.
И что всего удивительнее, что это не только точно в смысле воспитательного метода, но это точ-
но и в смысле прогноза. Он на следующей неделе сопрет у кого-нибудь пояс, через некоторое время у
другого 3 рубля, а потом ему скажут:
– Ну, это уж в последний раз
,
правда?
– Совершенно верно, в последний раз.
(Смех)
Обычно воровство после этого прекращается. Воровство – это результат опыта, даже дети это
понимают. Наказывать за это нельзя.
Опоздание же из отпуска – это большое преступление. Раз ты заслужил отпуск, раз ты предста-
вился перед коллективом таким, что тебя можно отпустить, а потом ты опоздал и не пришел точно, –
значит, ты наврал, значит, ты не уважаешь коллектив, не уважаешь себя, значит, у тебя к себе нет до-
статочной требовательности, а ты должен ее иметь, ты должен требовать от себя точности. Поэтому,
пожалуйста, посиди на диване в кабинете управляющего.
Видите, какие могут быть страшно интересные повороты в вопросе о наказании. Эти повороты,
взятые вместе со всеми остальными приемами, должны составить ту педагогическую технику, кото-
рая должна быть техникой советской, техникой коммунистического воспитания, мы эту технику тво-
рим, творим открыто перед всем миром.
Вот, например, 7-го апреля прошлого года был издан закон, что все несовершеннолетние, совер-
шившие преступления, отдаются под суд и судятся по всем законам обычного нашего советского
уголовного права. В Европе тогда крик подняли:
– Смотрите, – говорят, – в Советском Союзе малышей судят по уголовному закону.
Мы не испугались этого – судим и теперь. Но у нас совсем другая стихия этого суда и этого нака-
зания.
Вот и сейчас многие дети, большей частью семейные, потому что беспризорные сейчас перестали
совершать преступления, попадаются в том или ином преступлении – в краже, хулиганстве, иногда и
в маленьком грабеже, и их судит суд. Выносится приговор: 3 года или 5 лет заключения. Немедленно
после суда, тут же в судебном заседании, этот мальчик освобождается из-под стражи и перёдается в
наши совершенно открытые колонии, где запрещено иметь стены, заборы, решетки, сторожей.
Приезжает он туда, и говорят ему:
– Ты осужден, но это вовсе не значит, что тебя приговорили к страданию. Нет, это значит, что те-
бя осудили морально, тебе сказали: ты заслуживаешь по своему проступку 3 года тюрьмы, но факти-
чески ты живешь в свободной трудовой колонии, ты носишь очень почетное звание колониста – чле-
на колонии, ты работаешь на производстве, как и всякий трудящийся, ты учишься в школе, как и
каждый ребенок или юноша, ты пользуешься всеми правами гражданства. Проживешь здесь 3–4 года,
затем мы тебя выпустим и снимем с тебя ту судимость, которую ты имеешь.