213 / 354
211
исторической судьбе и, наконец, устала надеяться и хотеть. Достоевский пытается разрешить это
гниение в процессе страдания, но и страдание его безнадежно, в нем совершенно уже не видно
лица общественного человека. Андреевский ужас больше похож на бунт, у него больше крика,
визга, вопля, он не хватается голыми руками за страдание и не покоряется судьбе – Андреевский
человек погибает с руганью на устах, но он так же бессилен и так же немощен, как и человек
Достоевского.
Буржуазная Россия привела с собой судьбу, производящую самое отталкивающее
впечатление. И все же эта судьба кое–кому и мирволила. Были у нее и счастливые люди, были
люди больших размахов и капиталов, удачи и счастья, только это счастье признали
недостаточным восхвалять наши великие писатели. Это было то самое безнравственное счастье,
которое никогда не было признано человеческим гуманизмом. И против этого счастья, против
этих любимцев судьбы и против самой судьбы выступил в литературе с горячим и
оптимистическим словом, с уничтожающим прогнозом Максим Горький, но это уже было одно из
слов грядущей пролетарской революции, слово о свободной от судьбы человеческой личности.
Судьба хорошо погуляла на тысячелетних пространствах истории. Она уничтожила тупой
рукой сотни миллионов и миллиардов светлых человеческих дней, она уничтожила бесследно
жизнь и счастье целых народов, она обратила целые нации в гнезда вымирающего человечества,
она и сейчас дебоширит под фашистскими знаменами на Западе и на Востоке. Судьба – страшный
символ случайности, необеспеченности жизни человека, зависимости от его стихии, насилия и
грабительства сильных.
В нашем советском языке самое слово «судьба» перестало
существовать. Это слово нельзя
встретить ни в советской книге, ни в советской газете, ни в советском разговоре. Впервые в
истории человечества рядом е конституцией не живет и не вмешивается в человеческие дела
автономная и всемогущая судьба.
Великая Октябрьская революция обкорнала судьбу, лишила ее возможности и
благодетельствовать, и гадить.
В первой статье Конституции положены для судьбы первые могущественные пределы.
Союз Советских Социалистических Республик «есть социалистическое государство
рабочих и крестьян».
Судьба привыкла по собственному вкусу избирать любимцев. Она не привыкла избирать их
из среды трудящихся, в лучшем случае она дарила им такую сомнительную удачу, как работа в
течение 12 часов в сутки, как обеспеченный на неделю кусок потом облитого хлеба. Судьба при
всей ее традиционной слепости нюхом всегда чувствовала, где находятся претенденты на счастье,
тем более что и самые претенденты не сидели сложа руки и всеми правдами и неправдами, а более
неправдами, помогали судьбе в выполнении ее предначертаний. Судьба привыкла сама избирать
своих избранников. И вдруг мы предложили ей такой принудительный ассортимент: рабочие и
крестьяне.
Мы хорошо знаем, как коварная судьба при помощи угодливых и быстроумньгх своих
прихлебателей пыталась нас перехитрить. Разве «врастание кулака в социализм» не было
попыткой организовать для госпожи судьбы подходящий контингент охотников на счастье за счет
трудящихся – привычный для нее высокий класс счастливцев? Из этой попытки ничего не вышло.
Перед судьбой остались только рабочие и крестьяне. Можно себе представить, что судьба
способна заняться и этими классами, почему бы ей, в самом деле, не облагодетельствовать какого–
нибудь рабочего; принципиально это как будто не противоречит самой идее судьбы.
Оказывается, дело не в принципиальном, а в историческом опыте. Судьба, несмотря на все
свое могущество, тоже страдает привычками, и самым привычным способом споспешествования
человеку были для нее подачки.
Подарить человеку богатство – по–нашему выражаясь, орудия производства – самый
легкий способ облагодетельствования, но... в статье 4 нашей Конституции