7_Makarenko

122

Нестеренко начал. Он показал на взрослого юношу, которому было не меньше

восемнадцати лет. У него был низкий лоб и жесткие волосы, не признающие никакого

пробора. Лицо расплывчатое, губошлепистое, а в то же время и энергичное в движении,

боевое.

- Это Миша Гонтарь, слесарь по ремонту, хороший слесарь, только в школе учиться

не хочет. Дошел до пятого класса, а теперь выдумал, что он уже ученый. Сдурел, приходится

силой заставлять. Товарищ он хороший, прямо скажу, хоть бы и все были такие товарищи, а

только неряха — никакого спасения. Ты у него с этой стороны ничему не научишься добро-

му. Куда ни повернется, или поломает что-нибудь, или набросает, пойдет и забудет. Ему

каждый день бриться нужно, а он три дня не брился. А живет в детской колонии... Через него

наша бригада по чистоте никак не может на хорошее место выйти, а бригада хорошая. Он

как наденет спецовку с утра, да еще в цехе задержится, известно — слесарь по ремонту, так и

в столовую в спецовке прется, а там, конечно, ДЧСК

скандал устраивает, и все на бригаду.

Видишь? Если Миша дежурит по бригаде, так мы к нему буксир назначаем, как к

маленькому. Еще у него недостаток: строя не любит, в ногу ходить не умеет, да и костюм

парадный на нем сидит, как на сундуке. Это нам, всей бригаде, конечно, очень грустно,

потому что, собственно говоря, пустяк, а он никак не справится. А слесарь он хороший и

товарищ тоже. Добрый и работать любит, самые пустяки остались, чтобы человеком стать.

Он хочет шофером стать, а каждый шофер образованный человек должен быть. А теперь еще

у него новая напасть: влюбился. Как же ему можно влюбляться, когда прическу ему всей

бригадой делаем — сделать не можем.

Нестеренко все это проговорил сочно, основательно, поглядывая на товарищей, а

товарищи смотрели на Мишу. Очевидно было, что в характеристике Миши все с бригадиром

согласны, пожалуй, согласен и сам Миша. Он даже не протестовал против информации о

влюбленности.

- Теперь дальше: Петр Акулин.

Петр Акулин не улыбнулся. Как сидел боком, так и остался сидеть. У него было худое

простецкое лицо, покрытое густым деревенским румянцем. Казалось, что лицо это не

способно к улыбке.

- Акулин у нас лучший токарь в колонии и в восьмом классе лучше всех учится. И

аккуратист, и дисциплину знает, и комсомолец первый сорт. Будет летчиком по прошествии

времени. Само собой, будет. Только корзину у нас каждый имеет, и у него есть корзина. И

никто никогда не запирает, такого обычая нет в колонии. Акулин же три дня назад замок

повесил, — некрасиво. Либо ты воров боишься, либо тайну какую собираешься завести, кто

тебя знает, а только замки в колонии заводить не следует. Другое дело на заводе,

государственное имущество должно быть заперто для порядка, а в бригаде товарищи живут,

к чему здесь замок?

Акулин не обернулся к Нестеренко, одну руку положил на спинку соседнего стула,

сказал невыразительно, тихо:

- Я не от товарищей замок...

- Знаем. Думаешь, у нас место свободное, новенького пришлют, а он к тебе в корзинку

полезет. Конечно, полезет, если замок висит. А зачем так думать: как новенький, так и вор.

Мало ли чего там у каждого было — в старой жизни! Чернявин тоже новенький, видишь,

сидит с нами, так и по нему ж видно: он к товарищу в корзинку не полезет.

Акулин убрал руку со спинки стула, прохрипел:

- Сниму.

В бригаде, притаившейся в ожидании, как будто все вздохнули. На самом деле не

вздохнули, а просто пошевелились.

- Дальше: Александр Остапчин — помощник бригадира восьмой бригады трудовой

колонии им. Первого мая.