127 / 370
125
Ваня на этот вопрос не ответил, а только головой завертел, не отрываясь от Виктора
взглядом.
- Нету, значит, родителей?
- Они... они были, только взяли и уехали.
- Отец и мать? Уехали?
- Нет, не отец и мать.
- Разбери тебя. Рассказывай по порядку.
- По порядку? Отец и мать умерли, давно, еще была война, тогда отец пошел на
войну, а мать умерла...
- Значит, родители умерли?
- Одни умерли, а потом были другие. Там... дядя был такой, и он меня взял и я жил, а
потом он женился, и они уехали.
- Бросили тебя?
- Нет, не бросили. А сказали: пойди на станцию, купи один фунт баранины. Я пошел и
все ходил, а баранины нигде нету. А они взяли и уехали.
- Ты пришел домой, а их нет?
- Нет. Ничего нет. И родителей нету, и вещей нету. Ничего нету. А там жил хозяин
такой, так он сказал: ищи ветра в поле.
- А потом?
- А потом я сделал ящик и ботинки чистил. И поехал в город.
- Та-ак, — протянул Виктор.— Как скажете, товарищи бригадиры?
Сказал Нестеренко:
- Пацан добрый, да и куда же ему деваться? Надо принять.
Кто-то несмело:
- Но у нас же мест нет?
Володя стоял у дверей:
- Вот я скажу, Торский!
- Говори.
- Мы с ним вместе будем. Вместе! На одной кровати.
Зырянский перед этим долго рассматривал Ваню, а теперь одобрительно притянул его
к себе:
- Правильно, Володька, давайте его в четвертую бригаду.
Игорь встал:
-
А я прошу, если можно, в восьмую. Я тоже могу уступить пятьдесят процентов
жилплощади.
Володя обиженно закивал на Игоря головой:
- Смотри ты какой! Ты еще сам новенький! В восьмую! А твой бригадир молчит! А ты
за бригадира?
Виктор на Володьку прикрикнул:
- Володька, это что за разговоры!
Володя отошел к дверям, но на Игоря смотрел сердитым, темным глазом, и полные
губы его шевелились, продолжая что-то шептать, видно, по адресу Игоря.
Из бригадиров коротко высказывалось несколько человек, каждый не больше, как в
десяти словах:
- Пока еще не разбаловался, нужно взять.
- Мальчишка правильный, видно. Берем.
- Это хорошо. Он еще не познакомился с разными там тетями, так из него человек
будет. А нам отгонять его от колонии, рука ни у кого не повернется.
Клава Каширина недовольно сказала:
- И чего вы все одно и то же? Конечно, нужно принять, а только пускай Алексей
Степанович скажет, как там по правилам выходит.
Ее поддержали, обернулись к Захарову, но Володя Бегунок предупредил слово
заведующего: