182 / 370
180
Собирается в подход.
Видно, шляпа – этот папа, -
Ожидаем третий год.
А после этого следовало тарараканье, очень сложное и красивое. Но в настоящих
тайнах оркестра разбирались немногие: Володя Бегунок, Петька Кравчук и Филька. Шарий,
потому что Володя играл на второй трубе, Петька на пиколке
3
, а Филька был самый высокий
класс — первый корнет. Ване тоже захотелось играть на чем-нибудь, но приходилось
ожидать, пока он получит звание колониста: воспитанников в оркестр не принимали. А пока
наступит этот счастливый момент, Ваня не пропускал ни одной сыгровки. Услышав сигнал
«сбор оркестра», он первым приходил в тот класс, где оркестр обыкновенно собирался. В
первые дни дежурные по оркестру старались его «выставить», но потом к нему привыкли,
так уже и считали, что Ваня Гальченко — будущий музыкант.
В оркестре Ване все нравилось: и блестящий белый хор инструментов — с серебром,
как уверял Володя Бегунок, — целых тридцать штук, и восемь черных кларнетов, и хитрые
завитки тромбонов, и пульты, и строгость полного, веселого старика-дирижера Виктора
Денисовича, его язвительные замечания.
- Ты был в цирке? — обращается Виктор Денисович
4
к «эсному басу», Данилу
Горовому, после очередного недоразумения с си-бемоль.
- Был,— отвечает Горовой и краснеет.
- Был? Видел — морской лев на трубе играет?
Данило Горовой, массивный, с могучей шеей, славный кузнец колонии, молча
облизывает огромный мундштук своего баса. Виктор Денисович сердито смотрит на
Горового; подняв лица от своих мундштуков, смотрят на Горового и все сорок музыкантов.
Виктор Денисович продолжает:
- Так это же морской лев! Морской лев, а как играет!
Горовой подымает недовольный взгляд на дирижера. Известно всей колонии, что он
не отличается остроумием, но не может он молчать сейчас, не может оставить без
возражения обидного намека на морского льва. Морской лев — у него даже ног нету, а
голова собачья. И Горовой с пренебрежением отводит глаза от дирижера и говорит тихо:
- Как он там играет!
После этого радостно заливаются смехом и музыканты, и Виктор Денисович, и Ваня
Гальченко, и сам Данило Горовой. Чей-то голос прибавляет к смеху одинокую реплику:
- Морской лев си-бемоль тоже не возьмет, Виктор Денисович!
Но Виктор Денисович уже серьезен. Он холодно смотрит через головы оркестра,
стучит тоненькой палочкой по пульту:
- Четвертый номер. Тромбоны, не кричите! Раз... два!
Ваня замирает рядом с малым барабаном, в его уши вливается прекрасная сложная
музыка. Но оркестр притягивает его не только музыкой. В колонии говорили, что оркестр,
существуя пять лет, ни разу не отдувался на общем собрании. Старшиной оркестра ходил
Жан Гриф
5
, высокий, черноглазый юноша из девятой бригады. Ваня и смотреть на него
остерегался, а не то что разговаривать... Если же смотрел, так только тогда, когда Жан
выделывал какое-нибудь соло на своем коротеньком корнете, и ничего, кроме нот и палочки
дирижера, не видел.
Но и оркестр не поглощал целиком душу Вани Гальченко. Замирала его душа и на
физкультурной площадке. С таким же почтением смотрел он на Перлова, у которого голова
всегда победоносно забинтована: о нем гремит слава отчаянного форварда. Затаив дыхание,
Ваня слушал рассказы о величественных матчах волейболистов. Славились и городошники.
Их капитан Круксов говорил:
- В нашей команде «письмо» выбивают с одного удара.
- Ну, это врешь, положим, «письмо» не выбьют.