7_Makarenko

слабый сигнал. Заведующий колонией Захаров, подняв голову от бумаг, спросил удивленно:

- Почему сигнал?

Дежурный бригадир маленький Руднев сорвался со стула:

- Да кто же это играет?.. Сигналка — вон лежит!

На маленьком столике лежала длинная труба с белой лентой. Никто в колонии не

имел права давать сигнал, кроме дежурного трубача по приказу дежурного бригадира.

- Это они сами... сами играют... Нахально играют «сбор оркестра»! Руднев смеется и

вопросительно смотрит на Захарова:

- Разогнать?

- Жаль... Знаешь что... пусть они... поиграют, ведь у них завтра концерт.

* * *

Захаров

вышел в коридор. У окна стоял главный инженер Василевский, сухой,

строгий, прямой, как всегда. Еще осенью он не верил ни в колонию,

ни в колонистов… По

коридору пробегали озабоченные малыши: они спешили закончить личные дела к восьми

часам. Увидев Захарова, Василевский отошел от окна:

- Пойдемте послушаем музыкантов, они разучивают прекрасную вещь, я уже два

раза слушал: симфонию Шуберта.

В будущей физической аудитории, где уже стоят стеклянные шкафы, за столами

музыканты. Кажется, что их страшно много. Дирижер отделывает симфонию Шуберта.

Захаров и Василевский присели в сторонке.

Захаров устал, но нужно приготовиться к еще большей усталости, и поэтому хорошо

прислониться головой к холодной стене и слушать. Он различает в сложном течении звуков

то улыбки, то капризы, то восторженную песнь, то заразительный хохот, то торжествующий

звон. Пять лет назад он создавал этот замечательный оркестр, который считается теперь

одним из лучших в стране.

Сорок мальчиков, сорок бывших бродяжек, играют Шуберта. Они подглядывают на

Захарова и, вероятно, волнуются...

Дирижер кривится и бессильно опускает руки и голову - музыка нестройно

обрывается.

Дирижер смотрит на Головина — большой барабан. Захаров еле заметно улыбнулся:

он знает, сколько мучений испытал дирижер, пока нашел охотника на этот инструмент.

- Сколько у тебя пауза? — страдальчески вяло опрашивает дирижер.

- Семь, — отвечает Головин.

- Семь! Понимаешь, семь? Это значит шесть плюс один, или пять плюс два, но не три,

не три, понимаешь, не три! Надо считать!

- Я считаю.

- Наконец, надо на меня смотреть.

- И на вас смотреть и в ноты смотреть... — говорит Головин недовольным баском.

- Чего тебе в ноты смотреть? Написано семь, сколько ни смотри, так и останется семь.

- Вам хорошо говорить, а мне делать нужно.

Мальчики хохочут, смеется дирижер, смеется и Головин.

Чем вы его накормили сегодня? Сначала!

* * *

В восемь часов вышел на площадку лестницы Володька Бегунок и проиграл сигнал на

работу. С лестницы спускаются девочки в красных косынках. Сегодня у них геройская

задача — навести блеск на все окна, на все стекла шкафов, на все ручки.