8_Makarenko

285

Но не думайте, он не уединялся, не прятался, бирюком никогда не был. Где компания, там и

он. А ребята, знаете какие болтуны бывают: говорит, говорит, трещит, вертится туда-сюда, и смеется,

и зубы скалит, и хвостом, и крыльями – сорока, настоящая сорока. Другие, допустим, поменьше раз-

говаривают, а все-таки…

А Сенька как-то умел без слов. Стоит, слушает, к тому чуть-чуть повернется, к другому. С

лица он всегда был румяный, брови густые, черные. Как-нибудь там егозить или суетиться он нико-

гда не умел. И смеяться как будто не смеялся, а все-таки смотришь на него и видишь: улыбается че-

ловек, а почему видишь, ни за что не разберешь: по краскам что ли, по румянцу, а кроме того, и губы

у него иногда морщились. Думаешь, сейчас что-нибудь скажет, но только это редко бывало, чтобы он

в самом деле сказал.

Мы любили ходить слушать, как Сенька перед заведующим «отдувается». Приходилось все-

таки.

Заведующий говорит:

- Это ты неправильно сделал, результаты нехорошие получились.

А Сенька?

А Сенька молчит.

Заведующий присмотрится к нему и снова начинает:

- Надо лучше разбираться, товарищ Дружнов, нельзя так... Надо точнее, гораздо точнее, по-

нимаешь?

Молчание.

- Понимаешь?

И вот Сенька наконец отвечает:

- Да.

И заведующий на него смотрит, и мы смотрим, и видим, что в этом одном слове Семен боль-

ше сказал, чем другой в целой речи наговорит. Видно, что Семен действительно согласен, что он все

понимает. Не такой он человек, чтобы зря свое «да» потратить.

Учился Семен на «отлично» и работал по-стахановски. А если приходилось ему где-нибудь

старшим быть или бригадиром, так уже кругом никаких разговоров не было. Хватка у него была же-

лезная: посмотрит только удивленно, поднимет одну бровь, и каждый понимает, что разговоры кон-

чены.

В этом году он приехал в Москву, а нас здесь целая колония бывших колонистов. И вдруг

узнаём, едет Семен Дружнов получать орден. Конечно, чествовать. Встретились, обнимались, цело-

вались и спрашиваем, за что орден. А он молчит.

- Да говори, это же ни на что не похоже!

Пришлось ему все-таки разговориться:

- Да... за боевую подготовку.

- Ну?

- Я же сказал.

- Ничего ты не сказал... Какая боевая подготовка? Что ты делал? Летаешь? На чем летаешь?

- Эсбэ.

- Скоростной бомбардировщик?

- Угу.

- И что?

А он поднял руку, повертел пальцем в воздухе; пойми, что это значит:

мертвая петля, или штопор, или какое-нибудь там скольжение. Так ничего и не добились.

Не за один день, постепенно все-таки кое-что выяснили: отпуск у него на два месяца;

бабушка его еще жива и живет с ним при каком- то аэродроме; хочет Семен побродить по музеям,

по Москве. Мы вообразили, что он нуждается в нашей помощи. Но однажды он остановился

против

одной

церкви

на

Ордынке,

посмотрел,

помолчал

вдруг

говорит: