8_Makarenko

Прасове и не шутили по этому случаю. Алексей заметил перемену, но шутить он не умел.

Антон Прасов был человек очень спокойный и добродушный – флегма. Как он мог быть бес-

призорным при таком спокойном характере? От беспризорности остался у него обиженный колорит

разговора, хотя Антон разговаривал вообще мало, а еще меньше обижался. Таким был Антон Прасов

совсем недавно, в начале дипломного периода. А теперь он изменился. Алексей оторвал глаза от ли-

нейки и посмотрел на Антоне Прасове: конечно, изменился. Он заважничал, Тошка. Нет, не заважни-

чал, а как-то иначе. У Антона проект – тяжело вооруженный [воздушный] корабль.

К этому кораблю действительно невозможно будет подойти, откуда ни сунься – сбоку, снизу,

сверху, Прасов все равно встретит пулеметным огнем. Алексей остановил линейку в руках и засмот-

релся в угол комнаты: он видел боевой корабль Антона Прасова в деле: на голубом фоне в совершен-

ном просторе он гремит мотором и пулеметами со всех бортов и башен. Задирая шасси, ринулся

вдруг туда, где нет простора, отвратительное насекомое с крестоподобным, цинично-откровенным

знаком на крыльях. Далеко внизу мелькнет бликами в смертельно ужасном кружении другая тварь, -

это уже не самолет, это уже прах!

Корабль у Антона Прасова, действительно, огневой. Но это все-таки корабль, а почему у Ан-

тона Прасова такой вид, словно у него самого из каждого кармана глядит пулемет? Алексей еще раз

посмотрел на Антона. Конечно, Прасов не столько заважничал, сколько закалился и оделся броней.

Вот он встал и пошел по комнате, расправляя плечи, бросил взгляд на притаившегося за своим сто-

лом Василия, улыбнулся… и улыбка у него такая, будто купол турели повернулся под солнцем… В

этот момент закричал Сережа Соколов:

- Дети мои, дети мои! Я поставил последнюю точку.

Антон и Василий, гремя столами, полезли к Сережке. У Алексея в какой-то вате копошились

полуживые мысли: одиннадцать часов…одиннадцать часов… В кармане пальто бутылка абрау

. Но-

вый год встречаем у Костецких… у Тани Костецкой…у Тани Костецкой…

Карандаш в руке вдруг забузил, поставил двойку вместо трех. Алексей схватил резинку, за-

спешил…

Василий неслышно подошел сзади, ласково наклонился:

- Алеша, много еще у тебя?

- Последнее, последнее…

- Смотри…опоздаем…

- Я помню.

Заспешила правая рука, выписывая цифры, словно прощения просила за недавнюю ошибку.

Вдруг стало весело: к последним словам подходил пятимесячный труд. Пассажирский высотный са-

молет…зашумел…на крыльях большие буквы: СССР. Поднимались к небу тысячи напряжений, по-

бежденных его мозгом и волей. Поднимались высоко ряды больших принципиальных вопросов. Ста-

ло горячо на душе от того, что было так чисто, что ж тут такого, морально чисто вокруг этого кораб-

ля, ни в чем себя не мог обвинить Алексей, и так гармонично сразу же ощутилась такая же моральная

высота у всех его друзей.

Поставил последнюю цифру и откинулся на спинку стула. Но вспоминал, бросил карандаш и

шагнул к большому столу, на котором покоилась его компановка. Его шатнуло на середине комнаты,

тени бесчисленных цифр, еще оставшееся, в панике бросились к глазам.

Три товарища молча замерли над своими столами. Алексей обрадовался; -

никто не помешает, - даже выдохнул…склонился… Его кабина…Сильно сжал веки

и снова открыл. Что-то тяжелое неуклюже шевельнулось в голове. Нужно собрать волю…

и не собирается…Пассажиры…у них правые руки подняты, в каждой руке бо-