Table of Contents Table of Contents
Previous Page  245 / 370 Next Page
Information
Show Menu
Previous Page 245 / 370 Next Page
Page Background

243

С. Макаренко раскрывает глубинный смысл этого «аргумента», его методологическое

значение в противостоянии новой педагогике.

Становится понятно: творчество А. С. Макаренко отвергают те, кто в основу

педагогики положили философию пессимизма. Это не просто неверие в то, что была

такая трудовая колония. Это неверие в воспитание и боязнь его, готовность «закрыть»

педагогику как науку. Неверие в будущее, в решительное изменение мира к лучшему.

Концептуальная основа макаренковской педагогики – оптимизм, вера в

общественный и человеческий прогресс. Это отражение интересов и чаяний народа,

передовых сил общества – «педагогика завтрашнего дня», закрепляющая достижения

культуры и активно, творчески действующая в современных условиях.

Романтика, поэзия, элементы идеализации в жанре «идиллии», характерные для

«Флагов на башнях», необходимые в художественной литературе для подростков,-

органически свойственны всей системе педагогики А. С. Макаренко. Романтикой

проникнута и «Педагогическая поэма».

«У этих людей никогда не было оптимизма» - такими словами он заканчивает

главу, говоря о преследующих его деятелях «вчерашнего дня». А. С. Макаренко

«прошел тяжелый путь – путь оптимиста».

1

Здесь и далее говорится о руководимой А.С. Макаренко в 1920-1928 гг.

трудовой колонии им. М. Горького, располагавшейся 9-10 километрах от Полтавы.

2

Строки из стихотворения «Эти бедные селения…» Ф. И. Тютчева (1803-1873).

3

Клифт – жаргонное обозначение обтрепанного пиджака, главного атрибута

одежды беспризорных детей.

4

Церемония приема в коммуну большой группы беспризорных 13 ноября 1931 г.

был предусмотрен специальным приказом по коммуне (РГАЛИ, ф. 332, оп. 4, ед. хр. 388,

ч. III).

На всю жизнь – глава третьей части «Флагов на башнях»,

не вошедшая в отдельное издание этого произведения

Игоря здорово проработали на комсомольском бюро. Сначала он топорщился и

угрюмо настаивал на своем, но потом принужден был согласиться: он поступил

неосмотрительно, в подобных случаях нельзя выступать партизаном, не поговоривши в

бюро, не посоветовавшись с товарищами. Он согласился выступить на общем собрании и

сделал это без судорог:

- Я погорячился и обидел товарища необоснованным подозрением. Прошу Рыжикова

простить меня.

Рыжиков ответил с добродушной миной:

- Ничего. Я не обижаюсь.

Так этот случай разрешился более или менее благополучно. Кражи вдруг

прекратились, и многие склонны были объяснить это тем, что Левитин попался и теперь уже

красть не будет. Колонисты продолжали свое наступление, но все понимали, что первой

бригаде нанесен чувствительный удар, от которого она так скоро оправиться не может.

Игорь Чернявин быстро оправлялся от пережитых потрясений, да и жизнь помогала:

колонисты уважали его даже больше, чем раньше, фронт колонистского наступления

проходил уже на линиях сентября, новый завод был накрыт крышей, и начинали

устанавливать станки.

А в один из выходных дней случилось... случилось счастье! Игорь сидел в

парке на диване и читал «Двенадцать стульев». О. Бендер! Еще год тому назад