244 / 370
242
— Э… э… расскажите какой-нибудь случай… такой, знаете, потруднее.
Захаров с тоской ищет портсигар:
— Да зачем вам?
— Очень важно, очень важно. Мы понимаем… перековка… конечно, они теперь
исправились, но… воображаю: как вам трудно!
— Перековка…
— Да, да! Пожалуйста, какой-нибудь яркий случай. И, если можно, снимок… Как
жаль, что у вас нет… до перековки.
Захаров роется в памяти. Что-то такое очень давно, действительно, было… вроде
перековки. Он смотрит на любопытного романтика и про себя соображает: как легче
отделаться — доказывать ли посетителю, что никакой перековки не нужно, или просто
соврать и рассказать какой-нибудь анекдот. Второе, собственно говоря, гораздо легче.
В подобных недоразумениях было для Захарова много трагического. А еще трагичнее
вышло, когда приехали к нему приятели из Наркомпроса.
Они видели людей, машины, цветы, рассмотрели цифры и сводки. Вежливо щурились
на предметы реальные и вежливо мычали над бумагой. Захаров видел по их лицам, что они
просто ничему не поверили.
— Это беспризорные?
— Нет, это колонисты.
Володя Бегунок на диване неслышно хихикнул.
— А… вот этот мальчик! Был беспризорный?
Володя встал, бросил на Захарова секретный, дружеский взгляд:
— Я колонист четвертой бригады.
— Но… раньше, раньше ты был беспризорным?
Почему-то Володе стало неудержимо смешно, он быстро посмеялся в угол дивана.
Отвечать все же нужно:
— Я… забыл.
— Как это забыл? Забыл, что ты был беспризорным?
— Угу…
— Не может быть!
— Честное слово!
Володя сказал это с искренней убедительностью, но им показалось, что мальчик над
ними издевается, и это было вполне возможно, если принять во внимание, что здесь все в
чем-то сговорились.
Приятели уехали расстроенные. Редко им приходилось встречать такой единодушный
заговор. А разве в таком случае можно установить, где правда, а где очковтирательство. Во
всяком случае, у Захарова чересчур уж благополучно.
— Не может быть!
— И если даже так, где же борьба? Где же сама педагогика? И где, наконец,
беспризорные? Откуда он набрал этих детей?
У этих людей никогда не было оптимизма.
А. С. Макаренко. Пед. соч. в 8 т., т.6, с.98-102. Хотя эта глава поставлена в
начало второй части произведения, она по существу венчает его. Она звучит как
исповедь и завещание А. С. Макаренко, подведение итогов его борьбы в педагогике.
Это концентрированное выражение существа новаторства в науке и практике
воспитания, глубоко прочувствованный и полемически острый ответ критикам не
только «Флагов на башнях», но всем, кто всю жизнь противодействовал его
педагогическому и литературно-художественному творчеству.
Он использует прием, примененный в «Педагогической поэме», - введение
в художественное повествование «теоретических глав». Заголовком главы
стал главный тезис критиков «Флагов на башнях» - «Не может быть!» А.