345
- Оставайся у нас в колонии. Сделаешься настоящим трудящимся… образование
получишь.
- Слышал, — перебил меня Васька. В его речи было не столько голоса, сколько
блатного профессионального ларингита. — Слышал. Все уговаривают: трудися, трудися. А
почему буржуев никто не уговаривает?
Он отворачивался, надувался, вообще «обмануть» его было трудно. Я тоже «надулся»:
- Тоже — философ! Посидишь в допре несколько раз, опомнишься. Никто тебе не
позволит по магазинам...
Он неожиданно размяк, грустно задумался.
- Это, конечно, в допре не мед, и на воле не мед, а только зло берет, товарищ
заведующий: не успел, понимаешь, родиться, на тебе - несчастная судьба!
Васька жалостливо морщил лицо и колотил грязным кулаком по груди, прикрытой
полуистлевшей, некогда розовой тканью. Я смотрел на него без особенного восхищения:
привык уже к таким романтическим декламациям. Все-таки я повторил приглашение:
- Оставайся в колонии, Корнеев.
- Оставайся! А чего я здесь буду оставаться? До чего вы меня доведете, товарищ
заведующий? Вы меня доведете: буду я сапожником. Или, к примеру, кузнецом... Это тоже
не мед, товарищ заведующий!
Собственно говоря, этот Корнеев попадал не в бровь, а прямо в глаз. В колонии
действительно не было никакого меда, это обстоятельство меня самого давно удручало.
И, кроме того, совершенно верно: я мог предложить только сапожную мастерскую и
кузницу. Но неприлично было уступить первому философу с улицы:
- Советская власть буржуям ходу не даст. А до чего я тебя доведу? Образование
получишь.
- И что с того, товарищ заведующий? Что с того образования? Бумажки
переписывать?
Я ответил несмело, отражая в словах мою легкомысленную педагогическую мечту:
- Доктором будешь!
Васька доверчиво захохотал, размахивая руками, вообще веселился.
- Доктором! Эх, и сказанули, товарищ заведующие! Вы еще скажете: ученым будешь!
Думаете: он дурак, поверит, красть перестанет.
Он ушел от меня с веселым, оживленным лицом, высокомерно посмеиваясь над моей
простодушной наивностью.
* * *
Прожил в колонии недолго, всего около двух месяцев. Работал плохо, лениво. Лопата
или топор в его руках казались сиротливыми, оскорбленными вещами, и с началом рабочего
усилия всегда рождалось в его лице скучное отвращение. К воспитателям он относился с
холодным презрением, а ко мне — с презрением веселым:
- Здравствуйте, товарищ заведующий. Вот смотрите: на доктора выхожу! А, чтоб вас...
А потом наступило утро, когда он исчез, и вместе с ним исчезло почти все
инструментальное оборудование кузницы: молотки, гладилки, метчики, клуппы. Так обидно
нам было за нашу и без того бедную кузницу, что не оставалось у нас свободной души
пожалеть о пропавшем человеке Ваське Корнееве. Старший инструктор пришел ко мне
серый и похудевший, дергал закопченный ус:
- Увольнения прошу. Если бы он знал, подлец, как эти метчики добываются...