11 / 186
9
травмы, с другой – о важности ее сознательной проработки) оказались
скорректированы в сторону отказа от бинарных оппозиций и
противопоставления
памяти
и
бессознательного
свидетельства,
исторического источника и testimony, скорби и меланхолии. Диалог между
интеллектуальной историей и trauma studies позволил прояснить
символические механизмы воздействия на чувства и ощущения людей
через выражение их в языке и репрезентацию в социальном поле.
Четвертая глава посвящена американским memory studies, которые
по сравнению с европейскими оказались гораздо более тесно связаны с
дискуссией о травме. Проблемы лакун и разрывов оказались важны и для
исследователей коллективной памяти (в частности, применительно к
первой мировой войне и «потерянному поколению» ее ветеранов); и для
сторонников концепции культурной памяти (которая делает акцент на
специфике символических практик и медиа – фотографии, кино,
телевизионных новостей, клипов, мемориалов, вещей). Более того, именно
в американских исследованиях культуры широкое распространение
получил термин «постпамять», маркирующий разрыв смыслов (в
частности, понимания второй мировой войны и Холокоста) между
поколениями участников событий и «родившихся позже».
К сожалению, целый ряд важных сюжетов, концепций и работ
(Э. Сантнера, Д. Александера, Я. Зерубавел, Д. Олика, Б. Зелайзер,
А. Конфайно и др.) останется за рамками нашего анализа. Проблематика
trauma и memory studies сегодня предельно широка. Охватить ее
полностью (даже в США) вряд ли возможно. В данной книге мы
постараемся проследить лишь два-три принципиально важных для нее
момента.
Во-первых, это значимость интеллектуального и социально-
политического контекста академической полемики: формирование
исследований травмы в 1970-е гг. в США происходило в условиях
успешного роста критики структуралистской установки на нейтральность
научного знания. В 2000-е гг. повестка дня изменилась, и прежнего
акцента на критику оказалось явно недостаточно. Именно в этих условиях
memory studies пытаются укрепить свои позиции, обращаясь к
проблематике «идентичности» и телесного опыта. Важно отметить также,
что теоретический контекст полемики о понятиях и проблемах
репрезентации оказался тесно связан (и отнюдь не противоречил) низовым
социальным и коммеморативным практикам – формированию образа