112 / 388
110
ния. Ну, а сколько все-таки потеряно, какие возможности брошены, какие силы завяли? Кто подсчи-
тает?
Во многих семьях наше воспитание сильно шагнуло бы вперед, если бы родители взяли на себя
труд поразмыслить о том, о сем. Вот просто сесть и подумать. Наш жизненный опыт настолько ве-
лик, наш революционный опыт настолько значителен, наша партия, наша печать, наша борьба столь-
ко дают нам указаний, что материал для размышления у нас предельно великолепен. Не нужно даже
никаких дискуссий и наморщенных лбов. Я решительно отрицаю и проблему советской семьи, и про-
блему советского воспитания. Нет проблем и нет темных мест, встречаются только ленивая мысль и
непродуманное, случайное действие.
Можно ли нам чему-либо поучиться у буржуазной семьи, скажем у нашей дореволюционной се-
мьи? О, разумеется, многому научиться можно, многие детали старой семьи были сделаны хорошо.
Семья эта обладала вековыми традициями, которые въелись в плоть и кровь каждого родителя и на
каждом шагу заменяли для него размышление и возню с принципами. Традиции эти поддерживались
силой постоянно действующего, придирчивого и безжалостного общественного мнения, настигающе-
го и карающего свои жертвы почти механически.
Нужны ли нам такие традиции, такое всесильное общественное мнение?
Традиции иные, абсолютно новые, абсолютно точно вытекающие из новых форм нашего обще-
ства, крайне необходимы для нашей семьи. Но, конечно, не для того, чтобы заменять размышления,
ибо как раз размышление, сознательное отношение к жизни – само сделалось одной из прекрасных
традиций в нашем обществе. Традиции нужны нам для того, чтобы направлять нашу мысль, чтобы
она легче проходила по тем каналам, которые проложены великими основателями человеческого со-
ветского мира, чтобы самодуры, фокусники и безобразники с первого момента своих чудачеств чув-
ствовали себя несколько связанными.
А общественное мнение у нас давно есть, и оно тем сильнее, чем больше в нашем обществе
единства и настоящего советского патриотизма.
Кое-чему можно научиться у старой семьи, но основная ее философия все же слишком противна
нашему веку.
Была и еще одна заповедь, чрезвычайно важная:
«Не пожелай жены искреннего (т.е. ближнего – А.Ф.) твоего, не пожелай дома ближнего твоего,
ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всякого,
елико суть ближнего твоего».
Хорошо, что заповедь была составлена в старое время, список предметов довольно короток, нет в
нем ни тракторов, ни океанских пароходов, ни железных дорог, ни пушечных заводов.
Но заповедь понятная: собственность неприкосновенна. При помощи батюшек, полиции и войск
эта заповедь крепко втемяшивалась в головы искренних и ближних и соблюдалась замечательно
честно: и волы, и ослы, и рабы сидели на своих местах, там, где было указано в купчих крепостях и
других документах.
Несмотря, однако, на такую активную заботу о ближних, все же как-то так получалось, что
большинство «ближних» не только волов и ослов не имели, но часто у нас и рубашки на теле не бы-
ло. Зато у других [их] девать было некуда.
При помощи какой эквилибристики так получалось, разъяснено давно. Для нас в данный момент
важно, что именно эта эквилибристика была моральным и воспитательным кодексом. Семья была
ячейкой, в которой этот кодекс прививался детям.
Вспомните разговор детей помещика Затрапезного в «Пошехонской старине» М. Е. Салтыкова-
Щедрина:
«– Вот увидите, отвалит она мне вологодскую деревушку в сто душ и скажет: пей, ешь и весе-
лись! И манже, и буар, и сортир – все тут!