115 / 388
113
Наташа даже остановилась в изумлении и сказала мне целую речь:
– А я не работаю? Вы думаете, это легко учиться на отлично в девятом классе, и потом всякие
нагрузки? И читать сколько нужно! Думаете, мало нужно читать? Если я хочу быть юристом, так я не
должна читать, а должна чистить ботинки, да? А разве мне в жизни придется чистить ботинки или
там застилать постели? Если бы я ничего не делала, другое дело, а то я целый день работаю и так
устаю, вы же не знаете! А что, мои родители не заслужили, чтобы их дочь была юристом, что ли? По-
вашему, все вместе: и учиться, и ботинки чистить! А где разделение труда? Вот вы учитель, а другой
для вас обед готовит. А почему вы сами не готовите себе обед, почему?
Правду нужно сказать, я даже опешил: в самом деле, почему я себе не готовлю обед? Железная
логика!
Вечером Наташа лежала на широком диване и читала книжку. Мать вошла в комнату с чайным
прибором.
– Наташа, я тебе принесла чаю.
Не отрываясь от книжки и даже не повернув головы к матери Наташа сказала:
– Поставь там.
– Тебе два или три куска? – спросила мать.
– Три, – ответила Наташа, перелистывая страницу и поднимая глаза к первой строчке.
Мать положила в стакан три куска и ушла. По дороге она поймала мой улыбающийся взгляд и
отвернулась.
Я отвлекся от размышлений и сказал Наташе:
– Вы даже не поблагодарили мать. Даже не посмотрели на нее. Тоже разделение труда?
Наташа оторвалась от книжки и иронически прищурилась:
– Конечно, разделение: она – мать, а я – «ребенок». Она и должна обо мне заботиться. Что ж тут
такого... Ей даже нравится.
– А я после такого вашего... хамства вылил бы чай в умывальник.
Наташа снова обратилась к книжке и сказала спокойно:
– Ну что ж, подумаешь? Это было бы обыкновенное насилие... Это даже хуже хамства!
Еще полсекундочки она посмотрела в книгу и прибавила:
– И хорошо... что я не ваша дочь.
На другой день утром я напал на родителей. И ботинки вспомнил, и зубную щетку, и чай. Отец
спешил на работу, совал в портфель какие-то папки, искал какое-то письмо. Он пробурчал:
– Черт его знает! У нас с этим действительно... что-то такое... не так. Некогда все, черт его знает,
из одного дня десять сделал бы. Побриться некогда!
Уже в дверях он обернулся к жене:
– А все-таки, Женя, с этим... действительно, подумать... черт знает что! Нельзя же... понимаешь...
барышня, понимаешь! Ох, опаздываю, черт его знает!
Мать послала ему вдогонку сочувственную улыбку, потом посмотрела на меня внимательно,
склонила набок голову, поджала губы:
– Вы преувеличиваете. Это не так страшно. Наташа много работает, устает страшно. И потом...
везде ведь так. Раз есть домработница, что ж...
Я вскочил в гневе:
– Как везде? Везде вот такое открытое циничное барство? Рассказать вам, как в настоящей совет-
ской семье? Вы разве не видели?
О, нет, вопрос о домработнице, конечно, не отдельный вопрос. Этот вопрос бьет, прежде всего,
по родителям, и в особенности по матери. Именно матери убеждены, что это не так страшно, и мате-
ри потом горько расплачиваются за свою смелость. Это происходит потому, что в своей мысли роди-
тели не сильно шагают за горизонты сегодняшнего дня, что они не хотят ближе рассмотреть печаль-
ные уроки прошлого и сияющие перспективы будущего.