223
пути... Идут медленно с обозами... Уж прости, государь, потревожил тебя ради такой вести».
(Иван Артемьевич Бровкин – один из самых безработных героев романа, но это все же
недостаточное основание для того, чтобы поручать ему роль вестника о передвижении стрелецких
полков.)
Такое авторское поручение ничего не прибавляет ни к купеческой биографии Бровкина, ни
к его психологии, ни к картине самих событий, связанных с маршем четырех взбунтовавшихся
стрелецких полков. В картину событий оно даже вносит некоторое искажение. Полки стрельцов
взбунтовались на фронте у г. Торопца – в этом месте происходили довольно выразительные
разговоры их с другим Ромодановским, киевским воеводой Михаилом Григорьевичем, – а 6 нюня
1698 г. они двинулись к Москве, к которой и подошли 17 июня. Такое движение с фронта к
столице четырех взбунтовавшихся полков, разумеется, не могло произойти незамеченным ни для
киевского воеводы, ни для московской полиции Ф. Ю. Ромодановского. Сам А. Н. Толстой,
повторяя свидетельство историка С. М. Соловьева
1
, говорит, что в Москве началось «великое
смятение, бояре и великое купечество бегут». И поэтому понуждение купца Бровкина выступить в
роли вестника сюжетно слабо оправдано.
И в других местах автор использует своих героев для случайных исторических поручений,
для выполнения роли исторических статистов, ничего не прибавляя ни к их характеристике, ни к
их биографии...
Роман начинается рассказом о приключениях дворян Василия Волкова и Михаила Тыртова
и мальчиков Алексашки и Алешки Бровкина. До тридцатых-сороковых страниц читатель имеет
право думать, что этим именно лицам и поручается важная сюжетная нагрузка, что они назначены
быть тем зеркалом, в котором будет отражаться народная жизнь петровской эпохи. Но с
тридцатых страниц эти герои начинают отставать от романа. Алешка буквально теряется на улице,
отстав от своего товарища по беспризорной жизни – Алексашки Меншикова. Алексашка потом
обнаруживается в немецкой слободе, и ему, конечно, предстоит впереди большая историческая
деятельность. Но Алешка, один из самых видных кандидатов в герои, утерян надолго. На с. 108 он
вдруг обнаруживается в поле зрения читателя, но в образе довольно неожиданном и даже
невероятном, ничем не связанном с образом раннего Алешки – крестьянского мальчика, которого
нужда и побои загнали в беспризорную жизнь: «Однажды он (Алексашка) привел к Петру
степенного юношу, одетого в чистую рубашку, новые лапти, холщовые портяночки…
Откуда у Алешки степенный вид, чистая одежда, а самое главное, откуда высшая
барабанная квалификация, где провел Алеша свою юность, читатель не узнает никогда. И здесь по
отношению к Алеше автор проявил неразборчивость средств, только бы поддержать как –нибудь
его линию в романе. В дальнейшем Алеша опускается до положения среднего героя для
поручений и иногда встречается на страницах романа в том или другом деле. Но в нем нет уже
ничего характерного, ни крестьянского, ни бровкинского, ни барабанного.
Михаила Тыртов кончает также невыразительно.
На с. 39 более удачливый и богатый его сверстник Степка Одоевский оказывает Михаиле
такую протекцию: «Боярыню одну надо ублаготворить... Есть одна боярыня знатная... Сидит на
коробах с казной, а бес ее свербит... Понял, Мишка? Будешь ходить в повиновении – тогда твое
счастье... А заворуешься, велю кинуть в яму к медведям – и костей не найдут…
Такая же судьба сопровождает и других деятелей романа, намеченных как будто
представлять личные судьбы. Более других развернута линия Саньки, дочери Бровкина, благодаря
вмешательству и покровительству Петра прошедшей быстрый путь от крестьянской девушки до
великолепной придворной дамы, красавицы и украшения двора Августа II и других. Но даже
Санька едва ли выходит за границы иллюстрации, сама по себе не имеет значения и ни в какой
интриге участия не