227 / 354
225
впечатление усиливается и внешним характером его мимики, его резких движений; внутренний же
мир Петра остается скрытым или только вероятным в двух–трех вариантах. После стрелецкого
бунта Петр возвращается в Москву в страшном гневе; пытки и казни, ярость, выходящая из всяких
берегов жестокость, даже изуверство, даже несправедливость - все это как будто понятно. Но в то
же самое время Пётр способен ласково принимать бояр и с добродушной иронией просить
одолжить ему бороду «на радостях».
И для читателя остается весьма темным вопрос о внутреннем состоянии Петра: какое место
в его переживаниях на самом деле занимал неудержимый гнев и сколько у Петра было
сознательного решения. сколько было, может быть, страха, простого наслаждения силой
и
властью, вот этого самого привычного самодержавного буйства?...
Таким противоречивым и загадочным дошел к нам Петр на страницах истории, таким
изображает его и А. Н. Толстой. У А. Н. Толстого к Петру нескрываемая большая симпатия, даже
любовь, тем более можно было ожидать, что он предложит художественную гипотезу объяснения
этой загадочности, что в его романе «тайна» Петра в большей или меньшей мере будет объяснена.
Кажется, необходимо
признать, что автор сам отказался от такого объяснения. Петр как человек,
как личность и после выхода романа не стал для нас яснее и понятнее.
Таким образом, в романе нет не только внешней фабулы, отражающей развитие отдельных
личных биографий, но и фабулы психологической, нет отражения духовного состояния людей, в
том числе и духовного состояния главного героя.
Так же чересчур объективно автор рисует и характеры других персонажей. Меншиков
виден со стороны внешних движений: он смел, изобретателен, находчив, энергичен, свободен и в
волевом, и в моральном отношении. Но он ведь еще и умен. И вот спросите любого читателя, как
относится Меншиков к реформе Петра, заслуживает ли он его любовь, предан ли он ему в той
мере, в какой это представляется Петру, есть ли в Меншикове кроме эгоизма и своекорыстия еще
и настоящая человеческая творческая страсть? По данным романа на эти вопросы ответить нельзя.
И в отношении к сюжету психологическому А. Н. Толстой так же не хочет отойти от истории, как
и в отношении к сюжету внешнему. Он не решается предложить определенное объяснение ни для
одного характера исторического лица, сам принимает их так, как они поданы в истории, и
читателю рекомендует это сделать.
2
Таким образом, «Петр Первый» является, прежде всего, историческим повествованием,
элементы романа в нем очень незначительны, невыразительны. Эта историчность книги, ее
особенная, открытая и прямая эпохальная установка, ее глубокий пространственный и социальный
захват явились бы совершенно достаточным основанием для отвода каких бы то ни было попыток
анализа книги с точки зрения требовании к роману. Только сам автор дает основания для такого
анализа, в некоторых местах изменяя своему историческому чистому заданию и вводя в книгу
начала личных историй.
Но как историческая книга «Петр Первый» должен быть признан совершенно
исключительной книгой по своему успеху. Работа Л. Н. Толстого не лишена некоторых ошибок,
об этом скажем ниже. Но никому еще не удавалось в строгом историческом, почти свободном от
вымысла изложении дать читателю такую оживленную, такую красочную, полнокровную и
волнующую картину исторических событий.
Да, в книге А. Н. Толстого проходит, прежде всего, история, читатель не успевает
обратиться в спутника какой –либо отдельной личности, соучастника ее в личной ее судьбе, он не
покидает широкого исторического фронта, он ни на одну минуту не забывает о целой России, но
история проходит перед глазами читателя в таком восстановленном, воскресшем движении, с
такой естественной и