232 / 354
230
романа не сильно отражается на его художественной ценности…
Социологические ошибки автора не успевают сделаться пороком романа и не обедняют
картинности и убедительности художественной силы и художественных средств писателя.
3.
Настоящая увлекательность, действительная прелесть и богатство книги у А. Н. Толстого
на протяжении всего романа остается не функцией его социологической схемы, а следствием его
острого взгляда, могучего воображения и замечательного языка. Эти силы художника позволяют
ему легко преодолеть исторические традиции старой нашей науки, традиции официального
патриотизма, традиции трагического демонизма в фигуре Петра. Бровкин
не вышел показателем
купеческого первенства, но он остался одним из русских людей своего времени, и в составё
петровского окружения и он сказал свое нужное слово. В романе мы видим народ, видим живых
людей, не всегда послушных авторским планам, но замечательно послушных по отношению к
требованиям художественной правды. Поэтому и из Жемова не вышло разбойника, но вышел
суровый кузнец, с честью принимающий участие в петровском деле.
Самое главное и самое прекрасное, что есть в книге, что в особенности увлекает читателя,
– это живое движение живых людей, это здоровое и всегда жизнерадостное движение русского
народа, окружающего Петра. Несмотря на то, что в книге описывается много жестоких дел, много
дикого варварства, много народного страдания, роман переполнен оптимизмом, в нем в каждой
строчке дышат богатые силы народа, который еще сам своих сил не знает, но который вериг в себя
и верит в лучшую жизнь. Этот оптимизм составляет настоящий стиль «Петра Первого»…
А. Н. Толстой отказался от механического противопоставления классовых групп, а
прибегнул к единственно правильному способу расщепления каждого отдельного явления и
продукты этого расщепления предложил читателю как более или
менее полнокровную картину
классового общества…
Даже у этого Ивашки, последнего в общественном ряду, находится и
бодрость, и энергия, и
человеческое достоинство, позволяющее ему не просто стонать, а вести какую–то политику. Он
все–таки за это борется и, как умеет, сопротивляется…
Даже в мрачные времена тупого боярского правления эта народная энергия вовсе не
склонна была переключаться в энергию терпения и стона.
«Мужик:
– ...Мужик – дурак, покуда сыт. А уж если вы так, из–под задницы последнее тянуть...
(взялся за бородку, поклонился). Мужик лапти переобул и па–ашел, куда ему надо».
Вот эти самые крестьянские уходы – это не только форма протеста и борьбы, но и форма
активного жизненного мироощущения. Мужик идет «куда ему надо», а не просто страдает.
Петр I этой бедной и истощенной людской жизни, не лишенной все же своего достоинства,
сделал принудительную прививку энергии. В этом деле он столько же следовал своей натуре,
сколько исторической необходимости.
И только потому, что в русском народе бурлили большие силы, требующие выхода, только
поэтому петровское дело увенчалось успехом. А. Н. Толстой в высокохудожественной форме
показал, что этот успех нужно видеть не в готовом совершившемся счастье, которое, конечно,
было еще невозможно, а в подъеме народной энергии, в пробуждении народных талантов, в
зародившемся буйном движении разнообразных сил. Часто эти движения не были даже
согласованы друг с другом, часто они сталкивались и мешали друг другу, часто они вообще не
знали, куда себя девать.
Да и сам возбудитель этого движения сплошь и рядом был беспорядочен и противоречив,
отражая в себе всю беспорядочность и сложность происходящих народных сдвигов. В этом
смысле Петр является фигурой большого философского