131 / 366
129
скую
3
, по некоторым «канонам» это полагается), то остается чистое обвинение меня в приукрашива-
нии действительности.
Вас это страшно возмущает. Вы не допускаете мысли, что такая счастливая детская жизнь
возможна в Советском Союзе. Вы думаете, что рассказанное мною – сказка (Лоскутов в «Литератур-
ной газете» думает, что это моя мечта).
Приходится мне раскрыть карты с опасностью на всю жизнь остаться «фактографом». «Флаги
на башнях» – это не сказка и не мечта, это наша действительность. В повести я описал коммуну им.
Дзержинского, которой руководил 8 лет. В повести нет ни одной выдуманной ситуации, очень мало
сведенных образов, нет ни одного пятна искусственно созданного колорита.
С некоторым расчетом на смертельный удар Вы пишете и цитируете:
«Ведь он и в самом деле попал во дворец из сказки, рассказанной добрым дядей Макаренко».
Сказка начинает развертываться сразу. «Между цветами проходили яркие золотые дорожки,
на одной из них, поближе к Игорю, шли две девушки, настоящие девушки, черт возьми, хорошенькие
и нарядные...»
Между нами говоря, даже по литературным канонам, я мог бы это и выдумать, что же тут
особенного: цветы и золотые дорожки, две девушки, которые показались Игорю хорошенькими. Но
мне не нужно было выдумывать: в колонии, которую я описываю, был гектар замечательного цвет-
ника, лучшая в Харькове оранжерея, и были хорошенькие девушки. Мне в голову не могло прийти,
что для хорошеньких девушек в литературе существует какая-нибудь зверская процентная норма, ибо
в жизни, допустим, в советской жизни, такие девушки – довольно распространенное явление. И жили
мои колонисты, представьте себе, во дворце, в специальном здании, нарочно для них выстроенном
хорошим архитектором, светлом, красивом, удобном. Это могут подтвердить товарищи Юдин, Глад-
ков, Безыменский
4
, которые в этом здании были и все видели.
Я вот не знаю, можно ли по литературным канонам представлять список свидетелей, но что,
же мне делать, если Вы не верите?
В этом и есть главный момент нашего расхождения: Вы не верите, что это возможно, а я
утверждаю, что это существует, возможно и необходимо. И чувствуем мы с Вами по-разному. Я
утверждаю потому, что я знаю, хочу и требую от других. Вы не верите потому, что это не соответ-
ствует Вашим литературным вкусам.
Вы разбираете мою книгу исключительно с точки зрения литературного профессионала. А я
бы хотел, чтобы Вы посмотрели на нее и с точки зрения советского гражданина. Ибо в последнем
счете я могу поставить далеко не лишний вопрос: если Вы изображенный мною, хотя бы и фактогра-
фически, кусок нашей жизни обливаете презрительным сомнением и посылаете меня с таким изоб-
ражением к классным дамам, то во что же Вы сами верите? И какое значение в таком случае имеют
литературные каноны, которые пользуются и моим некоторым уважением?
Например, такой «канон», как тема.
Вы, профессиональный критик, не заинтересовались такими важными «канонами», как тема,
содержание книги, система идейной нагрузки повести, авторское утверждение, авторское требование.
На какую тему написана моя книга? По странному недоразумению Вы не занялись этим во-
просом. Без какого бы то ни было анализа вместо моей темы Вы подставляете свою и с точки зрения
своей темы требуете от меня экзотических подробностей «перековки», а я и не думал о такой теме.
Вот сравнение.
Ваша тема
Колония,
в
которой
живут
дети,
«изуродованные
и
искалеченные
беспризорностью», с трудом поддающиеся «исправлению», и педагоги, с опасностью для
жизни, с нечеловеческим напряжением совершающие свой педагогический подвиг. Ко-