132 / 366
130
лония растет мучительно от катастрофы к катастрофе, от провала к провалу. Педагогика здесь еще не
уверена в себе и технически несовершенна.
Моя тема
Образцовый воспитательный советский коллектив, давно сложившийся, растущий материаль-
но и духовно на основе больших концентрированных коллективных сил, обладающий традицией и
совершенной формой, вооруженный тончайшей педагогической техникой –
социалистической
, дет-
ский коллектив, в котором срывы и катастрофы невозможны (и нежелательны, хотя бы это и нрави-
лось литературным критикам).
Товарищ Левин! Ваша тема уже прошла 10 лет тому назад – это тема «Педагогической поэ-
мы». Тема
нашего
времени, вполне назревшая, оправданная жизнью, а для меня – и моим опытом, –
счастливый детский коллектив, свободный от антагонистов и настолько могучий, что любой ребенок,
в том числе и правонарушитель, легко и быстро занимает правильную позицию в коллективе. Тема
«Флагов на башнях» ничего общего не имеет с темой «Педагогической поэмы». Между прочим, Вы и
сами кое-что заметили в этом направлении, когда написали:
«...конечно, эта система замечательна».
Отсюда уже нетрудно было сделать заключение, что замечательная система должна иметь и
какие-то более или менее счастливые последствия.
Если Вы так слабо разобрались в теме, то еще слабее разобрались в идейной нагрузке пове-
сти, но об этом говорить долго. В общем, Вы не доказали своего профессионального умения орудо-
вать канонами и правилами, а для Вас это, пожалуй, более необходимо, чем для меня: в крайнем слу-
чае я останусь фактографом, а чем Вы останетесь, если забудете нормальную критическую технику?
Недостаток места не позволяет мне остановиться на других «канонах», упущенных Вами. Но
еще 2–3 замечания:
1. Вы уклоняетесь от истины, когда говорите, что я изображаю «неестественно-сладкое сча-
стье». Вы приводите абзац, в котором прямо говорится о счастье, но в книге 24 печатных листа, и та-
ких строчек очень немного. А, кроме того, почему бы мне не говорить о счастье, если тема всей кни-
ги - счастье и поэзия
5
детской жизни? Только это не то счастье, которое может понравиться классным
дамам. Вы думаете об этих дамах лучше, чем они заслуживают. Я хотел изобразить счастье в борьбе,
в коллективных напряжениях, в требовательной и даже суровой дисциплине, в труде, в тесной свя-
занности с Родиной, со всей страной:
2. Я не принимаю Вашего упрека в том, что в моей повести много красивых. Я такими вижу
детей – это мое право. Почему Вы не упрекаете Льва Толстого за то, что у него так много красивых в
«Войне и мире». Он любил свой класс – я люблю мое общество, многие люди кажутся мне красивы-
ми. Докажите, что я ошибаюсь.
3. Я пишу для того, чтобы в меру моих сил содействовать росту нашей социалистической
культуры. Как умею, я пропагандирую эту культуру в художественной форме. Я был бы Вам очень
благодарен, если бы Вы разобрали мои художественные приемы и доказали, что они не ведут к цели.
Но Вы этого не делаете. Вас не интересуют мои цели. Вы рассматриваете меня в эстетическую лупу и
доказываете, что я не профессиональный писатель, потому что у меня не выходят «синтетические»
образы.
Откуда Вы знаете, какие образы у меня синтетические, а какие списаны с натуры? Вам было
бы приятнее, если бы я изображал «исковерканных» детей с той экзотической терпкостью, которая
для меня является признаком дурного вкуса, ибо я больше, чем кто-нибудь другой, имею право
утверждать, что детская «исковерканность» – в значительной мере выдумка неудовлетворенных ро-
мантиков. Вы отстали от меня, товарищ Левин, и поэтому, если и в дальнейшем Вы будете именовать
меня «фактографом», я страдать не буду.
4. Не кажется ли Вам, что некоторые «каноны», при помощи которых действуете
Вы и еще кое-кто из критиков, несколько устарели и требуют пересмотра.