65 / 366
63
характер. Ведь эти 500 человек так наладили каждый свой характер, что получился общий характер.
Разумеется, есть разница, пока он в коллективе – у него один характер, наедине – у него другой ха-
рактер, но по мере развития колонии личный характер делается все ближе к общекоммунарскому
идеалу. Этот характер проявлялся в некоторых коммунарских законах. Я перечислю некоторые зако-
ны.
Никогда коммунары не просят прощения. Пока ты не наказан – ты можешь доказывать, что
ты прав, но как только тебя наказали, считается неприличным доказывать, что ты прав.
Считалось, например, что коммунару обязаны верить на слово. Коммунаром назывался каж-
дый воспитанник через 4 месяца после его поступления в коммуну, носящий значок, и у такого ком-
мунара были привилегии, ему обязаны были верить на слово.
Также неприлично было проверять рапорт [командира]. Дело доходило до чертиков в области
чистоты. Проверка чистоты происходила каждое утро, и постепенно чистота улучшалась, и наконец,
дошло до того, что дежурному члену санитарной комиссии выдавался платок – смотреть, нет ли пы-
ли. Он вытирал портреты, стулья, и если на спинке стула оказывался «волосок», то отмечалось, что в
такой-то спальне «грязь». Сказать «не верим» нельзя было, за это полагалось три часа ареста за воз-
ражение рапорту, и если бы я не налагал ареста, то мне сказали бы, что я распускаю коммуну. Счита-
лось, что в этот момент человек соврать не может, и пускай десять свидетелей говорят, что дежурный
не прав, но раз он сказал во время дежурства, значит, он соврать не мог. Вот эта убежденность, что
человек соврать не может, уже называется этикой.
Вообще в коммуне также бывали Хлестаковы, но когда он делает то, что фактически делает
не он, а уполномоченный коллектива, - он соврать не может, и это действительно было так.
Вот так надо поднять значение уполномоченных коллектива и у вас. Если вы добьетесь такого
положения, что ваш староста или уполномоченный в глазах коллектива не может врать, – значит, вы
добились коллективного рефлекса, уважения к своим собственным магистратам. Это возникает после
длительного коллективного воспитания – это дружба, и даже не просто дружба, а обычай дружбы.
Считается также неприличным, когда два члена коллектива подерутся в стенах коммуны. В
коммуне им. Дзержинского были драчуны, но они должны были выйти за границу коммуны и там
подраться, а в коммуне было неприлично и стыдно драться. Потом случалось, что приводят коммуна-
ров в синяках, измазанных, грязных. Я спрашиваю: «Вы дрались?» - «Нет». – «Вдвоем дрались?» –
«Нет». – «Вы были в ссоре?» – «Нет». – «Ведь все же знают». – «Вам об этом никто не может сказать;
за то, что делается за границей коммуны, мы не отвечаем». Этот закон не был нигде написан, но он
строго исполнялся.
Для того чтобы это было, необходимо воспитать особое чувство, без которого не может жить
настоящий большевик, и это чувство называется ориентировкой. В нашей теоретической педагогике
не пояснено, что такое способность ориентировки. Вы должны чувствовать, кто стоит позади вас, –
друг или враг. У нас это в школе не воспитывается, и учащиеся не чувствуют того, что их окружает.
Нет умения знать, где ты находишься, как нужно вести себя в данный момент. Я придавал этому
огромное значение и потом об этом не жалел.
Мы совершили восемь [летних] походов по Кавказу, Волге, Крыму и т. д., и там эта способ-
ность ориентировки очень пригодилась. Умение ориентировки – умение найтись и знать, что делать в
любой обстановке.
К нам приехала немецкая делегация. Мне позвонили по телефону, чтобы
я был осторожен, т.к. эта делегация была явно фашистская. Я собрал бригадиров
и сказал им, что делегация подозрительная. На другой день подъехала машина,
в ней было чел. 20. Дежурный бригадир встретил и пригласил гостей и тут же шепнул мне: «За-