8_Makarenko

Я считаю, что дисциплина в советском детском коллективе должна иметь один характер –

стремление вперед. Это дисциплина победы, дисциплина преодоления. Такой дисциплиной, которая

говорит только о том, чего нельзя делать, гордиться нельзя. Гордиться можно такой дисциплиной,

которая куда-то ведет, чего-то требует от человека, чего-то большего, чем воздержание. Это цель.

Такая дисциплина существует в Коммунистической партии. Коммунист должен добиваться победы, а

не только воздержания от чего-то неприятного.

Такая дисциплина должна быть и в школе. Такая дисциплина будет тогда, когда вы перед

каждым мальчиком поставите определенные требования, причем вы будете требовать не от вашего

лично имени, а от имени всего коллектива, от имени коллектива вашей школы, вашего города, всего

советского общества.

Я не знаю, может быть, вы обвините меня в некоторой жестокости по отношению к детям. Я

никогда себя в этом не обвинял, но, например, я поднимал своих ребят в 6 часов утра, я не позволял

задерживаться в постели ни на одну минуту, я не позволял опаздывать на завтрак, на завод или в

школу. Я предъявлял к своим ребятам самые строгие требования. Я мог так делать потому, что эти

требования предъявлял весь коллектив, потому, что все дети были убеждены, что так нужно. Этого не

могло быть, если бы у детей не было коллектива, если бы они не считали, что интересы коллектива

выше их личных интересов или интересы коллектива есть их личные интересы.

Конечно, такой дисциплины, такой преданности нельзя добиться в течение нескольких меся-

цев. Это нужно делать постепенно, и вы сами не заметите, как будет рождаться успех за успехом.

Я заметил это только тогда, когда общее собрание однажды постановило: «Антон Семенович,

вы имеете право наказывать, но мы отрицаем ваше право прощать, потому что вы накажете, а через

час прощаете».

Это сказано по-большевистски. И последние пять лет, если мне приходилось наказывать на

пять часов ареста

5а

, то я только через пять часов мог прощать. Никакая сила не могла уменьшить эти

пять часов.

Когда я увидел, что общее собрание потребовало законности, я понял, что комсомольское со-

брание уважает наказание не меньше, чем удовольствие.

А потом увидел, что каждый новенький, как только он вошел в коллектив, ходит и мечтает,

когда его, наконец, так накажут. Он считает, что с этой минуты, как я наказал его в первый раз, он

свой: я не смотрю на него, как на чужеродного. Раз я его наказал и он ответил «есть!»

, то мы с ним

друзья на всю жизнь. Я в их глазах был представителем интересов их коллектива - и в этом наказании

они видели признание, что коллектив считает его настоящим членом коммуны.

Был у нас один случай. У нас был плохой литейный цех, и заведующий производством не хо-

тел ставить вентиляцию, а в цехе был медный дым. Мой доктор Вершнев прочитал в словаре Брокга-

уза и Эфрона, что литейный дым очень вреден и может возбудить литейную лихорадку. Он прибежал

ко мне с книгой и говорит: «Что это такое! Не позволю отравлять пацанов».

Раз доктор не позволяет, я обратился в совет бригадиров. И совет бригадиров постановил –

снять с работы всех шишельников

. Прибежал завпроизводством: «Что вы делаете, не будет литья,

станут сборочный и никелировочный цехи».

Завпроизводством Соломон Борисович Блюм вечером поймал пацанов и говорит: «Что вы об-

ращаете внимание на приказ, пойдем, сделаем шишки, ведь сейчас нет дыма, никто не узнает, закро-

ем двери и ставни». Они согласились и пошли. Но через полчаса в литейной открылись двери, и мой

связист (который все знал и слышал), «лейтенант» 12 лет, сказал: « Заведующий требует вас немед-

ленно». Пришлось пацанам идти под арест. Сняли с них пояса и посадили на диван на общем собра-

нии. Они очень испугались, потому что не я их арестую, а общее собрание, а оно строже меня. Среди

этих

пацанов

было

четыре

старых

колониста

со

значками,

один

был