66 / 166
64
сии. Это – мужик в армяке, мещанин в картузе и помещик, одетый в
пальто на стеганой подкладке и обутый в английские – веллингтоновские
– сапоги. Как положено в просветительской по происхождению пере-
движнической живописи, герои картины не только люди, но и типы. В
театре таким дают говорящие фамилии.
Передний план Перов отвел натюрморту. Тщательно, по-
голландски, выписывая мех и перья, художник демонстрирует выучку и
рассказывает притчу. В ней изображен путь от живой природы к мерт-
вой, который благодаря охотникам проделал зритель: было болото, будет
ужин…
В этом замечательном эссе (илл. 127) интегрировано еще большее
количество информации, чем в предыдущем. Тут и древнерусское искус-
ство («Троица» А.Рублёва), и косвенные цитаты из Достоевского, Гоголя и
Л.Толстого, и культурологический анализ концепта
охота
, и жанровая
дифференциация живописи (пейзаж, собственно жанр и натюрморт), и
сведения о передвижниках, и сословный срез провинциальной России по-
следней трети XIX века… упомянут даже Наполеон. Всё это освещено
единой авторской мыслью, афористически сформулированной в конце
этюда:
Перов, даже если и не вникать в сюжет, все равно окажется
странным художником, ибо он, похоже, не любил краски. Критики писали,
что “перовская палитра напоминала цветом овчинный полушубок”, гово-
ря по-нашему – дубленку. Одинаково ржавый колорит лишает природу
наряда, а жизнь – праздника. Но именно такой невзрачный, как кухонное
полотенце, мир проще любить. Он мало требует, ничего не обещает и
уже потому дает то, на что другие не претендуют: уют знакомой, как
бородатый анекдот или детская сказка, истории. Другим она неинтерес-
на, а мы ее сто раз слышали.
Как раз этим она нам если и не дорога, то необходима. Оставшись
напрочь неизвестным для чужих, Перов так намозолил глаза своим, что
без него русская жизнь кажется невозможной – как без хлеба, без старых
фильмов, без песен Исаковского.
Фольклором становится искусство, которое не поднимается над
народом и не выходит из него, а растворяется без следа. Именно это слу-
чилось с “Охотниками на привале”, русской народной картиной, написан-
ной внебрачным сыном остзейского барона Крюденера.
А вот как видится известный портрет А.П.Струйской кисти
Ф.Рокотова (1772) (илл. 128) Н.А.Заболоцкому: