68 / 166
66
Это был старик с лицом бронзового цвета, скулистым, чахлым;
черты лица, казалось, были схвачены в минуту судорожного движенья и
отзывались не северною силою. Пламенный полдень был запечатлен в них.
Он был драпирован в широкий азиатский костюм. Как ни был поврежден
и запылен портрет, но когда удалось ему счистить с лица пыль, он увидел
следы работы высокого художника. Портрет, казалось, был не кончен; но
сила кисти была разительна. Необыкновеннее всего были глаза: казалось,
в них употребил всю силу кисти и все старательное тщание свое худож-
ник. Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто
разрушая его гармонию своею странною живостью. Когда поднес он
портрет к дверям, еще сильнее глядели глаза. Впечатление почти то же
произвели они и в народе. Женщина, остановившаяся позади его, вскрикну-
ла: "Глядит, глядит", – и попятилась назад. Какое-то неприятное, непо-
нятное самому себе чувство почувствовал он и поставил портрет на зем-
лю.
Колдовская власть над человеческой душой настоящей живописи,
имеющая что-то общее с неодолимым обаянием демонов, – к этому сво-
дится пафос повести. «Странная живость» свойственна не только глазам на
портрете, но самому тексту. Непонятная тревога передается читателю сло-
вами-сигналами
судорожное движенье, пламенный полдень, разительная
сила кисти
, восклицанием женщины-зрительницы
«Глядит, глядит»
.
Сильнее всего действует недосказанность, таинственность впечатления от
портрета, непонятная самому Чарткову.
В XI главе пятой части романа «Анна Каренина» Л.Толстой дает вы-
разительное описание двух жанровых картин своего персонажа – худож-
ника Михайлова. Одну картину читатель видит глазами зрителей (Анны,
Вронского и Голенищева), «со стороны»:
Два мальчика в тени ракиты ловили удочками рыбу. Один, старший,
только что закинул удочку и старательно выводил поплавок из-за куста,
весь поглощенный этим делом; другой, помоложе, лежал в траве, облоко-
тив спутанную белокурую голову на руки, и смотрел задумчивыми голу-
быми глазами на воду. О чем он думал?
Трудно пересказать живописный сюжет проще и короче, однако
безыскусная прелесть полотна трогает читателя. Буквально несколькими
словами переданы характеры персонажей – мальчика-деятеля, живого и
подвижного, и мальчика-мечтателя, вовлекающего в свою задумчивость и
зрителя картины.
На вторую картину мы смотрим глазами ее автора – художника, и
это проникновенное описание обнажает все муки творческого сознания,
которое подвергает сделанное собственному «высшему суду»: