4_Makarenko

114

время мой корабль сильно швыряло в шторме, но на этом корабле было два коллектива

каждый из них по-своему был прекрасен.

Дзержинцы очень быстро довели свой состав до полутораста человек. К ним пришли

тремя группами по тридцать человек новые силы, все беспризорные первого сорта, все народ

на подбор. Жизнь коммунаров была культурной, чистой жизнью, и со стороны казалось, что

коммунарам можно только завидовать. Многие и в самом деле завидовали, и при этом от-

нюдь не беспризорные.

Дзержинцы появлялись на людях в хороших суконных костюмах, украшенных широки-

ми белыми воротниками. У них был оркестр духовых инструментов из белого металла, и на

их трубах стояли знаки знаменитой пражской фабрики. Коммунары были желанными гостя-

ми в рабочих клубах и в клубе чекистов, куда они приходили солидно-элегантные, розовые и

приветливые. Их коллектив имел всегда такой высококультурный вид, что многие головы,

обладающие мозговым аппаратом облегченного образца, даже возмущались.

– Набрали хороших детей, одели и показывают. Вы беспризорных возьмите!

Но у меня не было времени скорбеть по этому поводу. Я еле успевал в течение суток

проделать все необходимые дела. Я переносился из одного коллектива в другой на паре ло-

шадей, и истраченный на дорогу час казался мне обидным прорывом в моем бюджете време-

ни. Несмотря на то, что ребячьи ряды нигде не шатались и мы не выходили из берегов пол-

ного благополучия, воспитательские кадры тоже выбивались из сил.

В это время я пришел к тезису, который исповедую и сейчас, каким бы парадоксальным

он ни казался. Нормальные дети или дети, приведенные в нормальное состояние, являются

наиболее трудным объектом воспитания.

них тоньше натуры, сложнее запросы, глубже

культура, разнообразнее отношения. Они требуют от вас не широких размахов воли и не

бьющей в глаза эмоции, а сложнейшей тактики.

И колонисты и коммунары давно перестали быть группами людей, уединенных от обще-

ства. У тех и других сложные общественные связи; комсомольские, пионерские, спортивные,

военные, клубные. Между хлопцами и городом проложено множество путей и тропинок, по

ним передвигаются не только люди, но и мысли, идеи и влияния.

И поэтому общая картина педагогической работы приобрела новые краски. Дисциплина

и бытовой порядок давно перестали быть только моей заботой. Они сделались традицией

коллектива, в которой он разбирается уже лучше меня и который наблюдает не по случаю,

не по поводу скандалов и истерик, а ежеминутно, в порядке требований коллективного ин-

стинкта, я бы сказал.

Как ни трудно было мне, моя жизнь в это время была счастливой жизнью. Нельзя опи-

сать совершенно исключительное впечатление счастья, которое испытываешь в детском об-

ществе, выросшем вместе с вами, доверяющем вам до конца, идущем с вами вперед. В таком

обществе даже неудача не печалит, даже огорчение и боль кажутся высокими ценностями.

Коллектив горьковцев был для меня роднее коммунаров. В нем были крепче и глубже

дружеские связи, больше людей с высокой себестоимостью, острее борьба. И горьковцам я

был нужнее. Дзержинцам с первого дня выпало счастье иметь таких шефов, как чекисты, а у

горьковцев, кроме меня и небольшой группы воспитателей, близких людей не было. И по-

этому я никогда не думал, что настанет время, и я уйду от горьковцев. Я вообще неспособен

был представить себе такое событие. Оно могло быть только предельным несчастьем в моей

жизни.

Приезжая в колонию, я приезжал домой, и в общем собрании колонистов,

и в совете командиров, даже в тесноте сложнейших коллизий и трудных ре-

шений я отдыхал по-настоящему. В это время закрепилась надолго одна из

моих привычек: я потерял умение работать в тишине. Только когда рядом, у

самого моего стола, звенел ребячий галдеж, я чувствовал себя по-настоящему уютно,