4_Makarenko

119

– Соломон Борисович, а идеи, по-вашему, ничего не стоят?

– Когда человек получает жалованье, так у него появляется столько идей, что их некуда

девать. А когда у него нет денег, так у него одна идея: у кого бы занять? Это же факт.

Соломон Борисович оказался очень полезными дрожжами в нашем трудовом коллективе.

Мы знали, что его логика – чужая и смешная логика, но в своем напоре она весело и больно

била по многим предрассудкам и в порядке сопротивления вызывала потребность иного

производственного стиля.

Полный хозрасчет коммуны Дзержинского пришел просто и почти без усилий и для нас

самих уже не казался такой значительной победой. Соломон Борисович недаром говорил:

– Что такое? Сто пятьдесят коммунаров не могут заработать на суп? А как же может

быть иначе? Разве им нужно шампанское? Или может, у них жены любят наряжаться?

Наши квартальные промфинпланы коммунары брали один за другим широким общим

усилием. Чекисты бывали у нас ежедневно. Они вместе с ребятами въедались в каждую ме-

лочь, в каждый маленький прорывчик в халтурные тенденции Соломона Борисовича, в низ-

кое качество продукции, в брак. С каждым днем осложняясь, производственный опыт ком-

мунаров начал критически покусывать Соломона Борисовича, и он возмущался:

– Что это такое за новости! Они уже все знают? Они мне говорят, как делается из ХПЗ

–

они что-нибудь понимают в ХПЗ?

Впереди вдруг засветился общепризнанный лозунг: «Нам нужен настоящий завод».

О заводе стали говорить все чаще. По мере того как на нашем текущем счету прибавля-

лась одна тысяча за другой, общие мечты о заводе разделились на более близкие и более

возможные подробности. Но это уже происходило в более позднюю эпоху.

Дзержинцы часто встречались с горьковцами. По выходным дням они ходили в гости

друг к другу целыми отрядами, сражались в футбол, волейбол, городки, вместе купались, ка-

тались на коньках, гуляли, ходили в театр.

Очень часто колония и коммуна объединялись для разных походов – комсомольских, пи-

онерских маневров, посещений, приветствий, экскурсий. Я особенно любил эти дни, они бы-

ли днями моего настоящего торжества. А я уже хорошо знал, что это торжество последнее.

В такие дни по колонии и коммуне отдавался общий приказ, указывалась форма одежды,

место и время встречи. У горьковцев и у дзержинцев была одинаковая форма: полугалифе,

гамаши, широкие белые воротники и тюбетейки. Обыкновенно я с вечера оставался у горь-

ковцев, поручив коммуну Киргизову. Мы выходили из Куряжа с расчетом истратить на до-

рогу три часа. Спускались с Холодной горы в город. Встреча всегда назначалась на площади

Тевелева, на широком асфальте у здания ВУЦИКа.

Как всегда, колонна горьковцев в городе имела вид великолепный. Наш широкий строй

по шести занимал почти всю улицу, захватывая и трамвайные пути. Сзади нас становились в

очередь десятки вагонов, вагоновожатые нервничали, и неутомимо звенели звонки, но ма-

лыши левого фланга всегда хорошо знали свои обязанности: они важно маршируют, немного

растягивая шаг, бросают иногда хитрый взгляд на тротуары, но ни трамваев, ни вагоновожа-

тых, ни звонков не удостаивают вниманием. Сзади всех идет с треугольным флажком Петро

Кравченко. На него с особенным любопытством и симпатией смотрит публика, вокруг него с

особенным захватом вьются мальчишки, поэтому Петро смущается и опускает глаза. Его

флажок трепыхается перед самым носом вагоновожатого, и Петро не идет, а плывет в густой

волне трамвайного оглушительного трезвона.

На площади Розы Люксембург колонна наконец освобождает трамвайные

пути. Вагоны один за другим обгоняют нас, из окон смотрят люди, смеются и

грозят пальцами пацанам. Пацаны, не теряя равнения и ноги, улыбаются