4_Makarenko

енное воображение и недостаточная осведомлённость в предмете», «обыва-

тельская стряпня Бочачера». Об отождествлении взглядов Макаренко и Шуль-

гина: это «смешение гвоздики с панихидой».

В.Н. Колбановский

– психолог, врач-психиатр, с 1931 г. директор Гос. ин-

ститута психологии, педологии и психотехники.

Педагогическая поэма. Часть третья (фрагменты)

...…4. «Всё хорошо»

…...К ночи я всё-таки имел представление о составе Куряжа

Разумеется, это были настоящие беспризорные, но это не были беспризорные, так ска-

зать, классические. Почему-то в нашей литературе и среди нашей интеллигенции представ-

ление о беспризорном сложилось в образе некоего байроновского героя. Беспризорный – это

прежде всего якобы философ, и притом очень остроумный, анархист и разрушитель, блатняк

и противник решительно всех этических систем. Перепуганные и слезливые педагогические

деятели прибавили к этому образу целый ассортимент более или менее пышных перьев,

надерганных из хвостов социологии

, рефлексологии

и других богатых наших родственни-

ков. Глубоко веровали, что беспризорные организованны, что у них есть вожаки и дисци-

плина, целая стратегия воровского действия и правила внутреннего распорядка. Для беспри-

зорных не пожалели даже специальных ученых терминов: «самовозникающий коллектив» и

т.п.

И без того красивый образ беспризорного в дальнейшем был еще более разукрашен бла-

гочестивыми трудами обывателей (российских и заграничных). Все беспризорные – воры,

пьяницы, развратники, кокаинисты и сифилитики. Во всей всемирной истории только Петру

I пришивали столько смертных грехов. Между нами говоря, все это сильно помогало запад-

ноевропейским сплетникам слагать о нашей жизни самые глупые и возмутительные анекдо-

ты.

А между тем... ничего подобного в жизни нет.

Надо решительно отбросить теорию о постоянно существующем беспризорном обще-

стве, наполняющем будто бы наши улицы не только своими «страшными преступлениями» и

живописными нарядами, но и своей «идеологией». Составители романтических сплетен об

уличном советском анархисте не заметили, что после гражданской войны и голода миллионы

детей были с величайшим напряжением всей страны спасены в детских домах. В подавляю-

щем большинстве случаев все эти дети давно уже выросли и работают на советских заводах

и в советских учреждениях. Другой вопрос, насколько педагогически безболезненно проте-

кал процесс воспитания этих детей.

В значительной мере по вине тех же самых романтиков работа детских домов развива-

лась очень тяжело, сплошь и рядом приводя к учреждениям типа Куряжа. Поэтому некото-

рые мальчики (речь идет только о мальчиках) очень часто уходили на улицу, но вовсе не для

того, чтобы жить на улице, и вовсе не потому, что считали уличную жизнь для себя самой

подходящей. Никакой специальной уличной идеологии у них не было, а уходили они в

надежде попасть в лучшую колонию или детский дом. Они обивали пороги спонов

и соцво-

сов

, помдетов

и комиссий,

но больше всего любили такие места, где была надежда приоб-

щиться к нашему строительству, минуя благодать педагогического воздействия. Последнее

им не часто удавалось.

Настойчивая и самоуверенная педагогическая братия не так легко выпуска-

ла из своих рук принадлежащие ей жертвы и вообще не представляла себе че-

ловеческую жизнь без предварительной соцвосовской обработки. По этой при-

чине большинство беглецов принуждены были вторично начинать хождения по

педагогическому процессу в какой-нибудь другой колонии, из которой, впро-

чем, тоже можно было убежать

. Между двумя колониями биография этих