152 / 388
150
непонятности. Я просто не мог себе представить, как это можно за деньги, регулярно торговать своим
телом, как можно при этом сохранить какие-то остатки человеческой личности.
Одним словом, я стоял перед задачей полового воспитания совершенно безоружным, ибо нельзя
же было считать оружием мой мещанский страх перед женским развратом.
5. Солидарность, любовь и долг
Аскетизм есть добровольный отказ от желаний, решение уединиться среди общего хаоса в непо-
движном голодном покое. В альтруизме больше социальной активности, но это активность уступчи-
вости в каждом отдельном случае, это отказ от желаний из боязни синяков.
Нет, в нашу программу вообще не входит отказ от желаний. Ни голодного одиночества, ни нищен-
ских реверансов перед хаосом жадности мы не хотим. Напротив, сама революция наша – это открыто
заявленное право человека на желание. И поэтому в воспитании наших детей аскетизм и альтруизм не
могут иметь места, и такие штуки наше общество не считает нравственной доблестью.
Но мы не можем воспитывать и привычку к механическим пределам жадности, т.е. воспитывать
моральную систему буржуазного типа. Жадность наших людей должна не механически ограничи-
ваться всеобщей толкотней, а органически превращаться в гармонию желаний, в строгую и точную
систему солидарности.
Идея солидарности вырастала в человеческой истории с самых первых, ее страниц. Как только
человек поднялся над животным миром, как только научился мыслить и говорить, как только возник-
ло общественное производство – не могла не родиться мысль о необходимости равноправного дого-
вора между людьми, о возможности порядка вместо суматохи в области человеческих желаний.
Однако сложность и пестрота человеческой истории не позволили этой идее правильно выска-
заться и реализоваться. К солидарности человечество пробивалось не только через темноту невеже-
ства и нищеты, но и через блеск растущей цивилизации, ослепительные вспышки человеческого
изобретения и науки. В этих сложившихся условиях выросли и окрепли тезисы собственности, по-
купки и продажи, формализм религии и анархия индивидуальной воли. Человечество все больше и
больше обрастало историческими привычками классового устройства.
Для идеи солидарности тем более трудно было найти для себя пути, потому что она никогда не
была в интересах правящих классов, а следовательно, и в интересах науки и искусства. Она жила в
тлеющих, неясных стремлениях, в полусонном социальном институте только в рядах плебса и проле-
тариев. А в это время мир, построенный на жадности, вырабатывал не только «сильные характеры»
владык и миллиардеров, но и правила всеобщей толкотни, то, что называлось в истории законностью,
государством, демократией, цивилизацией, вырабатывал буржуазною так называемую «культуру». В
известной мере она давала силу проповеди солидарности, она сообщала ей страсть и культуру мысли
и слова, она находила огненные принципы справедливости. Только богатство и армия, только орга-
низация и опыт власти отсутствовали у сторонников солидарности. И этого было достаточно для то-
го, чтобы проповедь солидарности подменилась проповедью чего-то другого, похожего на нее, но не
ее.
Исторический путь идеи солидарности – это путь ошибок и фальсификации. Так была создана с
христианских времен Цезарей и Флавиев проповедь бездеятельной любви и нищеты, солидарности
терпения и непротивления. Потом родились идеи Великой французской революции, чуть-чуть кос-
нувшиеся вековых стремлений к общечеловеческой солидарности и утопленные в страсти к победе
нового класса буржуазии. На смену им пришли идеи утопического социализма, а позже анархизма,
идеи солидарности, подкрепленные наивной верой в мощь человеческого сознания и свободы, но не
подкрепленные винтовкой.