192 / 388
190
Этот «простой кубанский казак поразил его буйным размахом неукротимого атамана вольницы,
безыскусственностью поступков, каким-то неугасимым огнем его беспокойной и целомудренной ду-
ши, верующей в великое дело вождя партии – Ленина».
В Кочубее есть нечто не только от Тараса Бульбы, есть кое-что и от Чапаева, но в то же время он
по-своему колоритен и по-новому убедителен. То обстоятельство, что в Кочубее много партизанско-
го, что он не разбирается во многих деталях политики и даже военного дела, что ему трудно читать
обычную военную карту, – все это не снижает его облик. Главное в Кочубее – это искренняя сила
души, поднявшейся против отвратительного старого мира. Таковы и все его казаки, и в особенности
его ближайшие помощники: Батышев, Михайлов, Левшаков, Наливайко. В
романе они мало отлича-
ются друг от друга, но это не вызывает у читателя ощущения однообразности. Это потому, что то
общее, что дается в романе, что присуще им всем, – оно неотрывно прекрасно.
За исключением немногих мест, роман написан хорошим языком, но в своей конструкции несет
большое количество неувязок и неудобных мест. Последнее, вероятно, проистекает из неопытности
автора.
Попадаются довольно часто грубые конструктивные ошибки. Живому бойцу Айса уделено всего
несколько строчек, но его похороны описываются на нескольких страницах, и это сделано, вероятно,
только потому, что автор не мог победить искушения описать сложный ритуал черкесского отпева-
ния. Освобождение взятых в плен разведчиков Пелипенко и Володи происходит с совершенно из-
лишним эффектом неожиданности. Увлекшись здесь чисто фабульным достижением, автор не сораз-
мерил величину этой неожиданности с величиной убедительности. Этот эпизод так и остается не
разъясненным, автор так и не показал читателю, почему это вдруг сам Кочубей с целой сотней ока-
зался чуть не в центре неприятельского расположения. И в других местах можно заметить наклон-
ность автора к некоторому гиперболизму, несколько сходному с гиперболой Гоголя, но, к сожале-
нию, не обладающему столь же гипнотизирующей силой. Читатель верит, что Старцев, полевой ко-
миссар, мог пронести на плечах раненого товарища пятнадцать верст по пустыне, но никогда не по-
верит, что тот же Старцев нарочно возвращается, чтобы взять на плечи и перенести в Астрахань труп
умершего.
В романе много уделено внимания попытке освобождения из тюрьмы матери Балаханова, но са-
ма попытка почти не изображена. Такое неумелое распределение действия в романе встречается до-
вольно часто. Вдруг откуда-то вынырнул Щербина, лицо во всех отношениях третьестепенное, но
ему начинает уделять автор целые страницы и даже сообщает, что лошадь его называется Кукла. По-
дробно изображается, как Щербина удирает от разгневанных казаков, приговоривших его к смерти за
измену:
«Поверху двигались всадники. Щербина ясно видел их четкие силуэты.
Кукла раздула ноздри, приготовясь заржать. Он схватил ее морду обеими руками, целовал:
– Кукла, Куклочка, молчи, молчи, Кукла.
Таманцы исчезли. По сухой терноватой балке продирался Щербина, ведя в поводу качающуюся,
обессиленную лошадь».
Прочитав этот абзац, читатель обязательно предположит, что Щербина, с таким трудом спасший-
ся от казаков, еще не вышел из действия, что он автору еще нужен и нужны его переживания. В про-
тивном случае, зачем же было так подробно его изображать.
Оказывается, нет. Буквально в следующей же строчке автор просто говорит: скоро Щербина был
опознан и зарублен, как предатель, бойцами XI армии.
Все эти недостатки очень легко исправить, и это обязательно нужно сделать в отдельном издании
книги. Тем более нужно сделать, что Первенцев написал очень волнующую и нужную книгу. Она в
особенности хороша для юношества. Люди, здесь показаны во весь рост, показана и идея, вдохнов-
ляю-