176 / 354
174
– Раньше мальчишка, выучился он там или не выучился грамоте, собственно говоря, что
ему нужно? Если у хорошего отца подрастает, ему четырнадцать лет, а он уже отцу помогает,
смотришь, и заработал на побегушках какую пятерку. Теперь ему шестнадцать, а он в школу
таскается, географию какую–то учит. И самые разумные мастера с ума посходили. И Богатырчук,
и Афанасьев, и другие. А Теплов, тот даже в реальное поперся с своим сыном. Дома есть нечего, а
он на реальное тратится! Ну пускай уже Теплов, всегда чудаком считался. А Пащенко, а Муха, а
Котляров? Котляров! С чего живет? Плотник–упаковщик и всегда был плотником –упаковщиком!
Сына отдал в это самое высшее начальное, а дочку – в гимназию. Каким–то манером добился – я,
говорит, георгиевский кавалер! Заморочили людям головы. Как придет осень, все в училище.
Принимают тридцать, а их триста прошения пишут. А потом ко мне: Прокофий Андреевич,
возьми мальчишку на завод, пускай пока поработает. Пока!
3
Сын токаря Теплова Алексей окончил –таки реальное училище и поступил в Институт
гражданских инженеров в Петербурге. Старый Теплов был человек гордый и суровый. Он и
теперь не улыбался, а сказал сыну:
– Ученым будешь, а в паны нечего лезть.
Семен Максимович Теплов был одним из
самых старых рабочих
у Пономарева и самым
лучшим токарем. Он вел строгую жизнь, не пьянствовал, жену не бил, улыбался очень редко и
считался на Костроме человеком странным. В церковь ходил только когда говел, и то строго
официально: один раз на исповедь, другой раз к причастию. В церкви стоял серьезный,
отчужденный и гордый, расчесав редкую бороду и крепко сжав сухие, бледные губы; крестного
знамения не творил и свечей не ставил. Отец Иосиф говорил матушке:
– Старый Теплов сегодня исповедовался. Вредный старик, злой, а, однако, на исповедь
всегда рубль кладет. Чудные люди, ей –богу! Пономарев – рубль, и Теплов – рубль – сравнялись!
Гордость какая бесовская!
Но отец Иосиф был добрый батюшка и не преследовал Теплова за гордость. Он даже
смущался немного, когда Семен Максимович, холодный и несуетливый, укладывал седую голову
под потертую, но ароматную епитрахиль. И не расспрашивал старого Теплова ни о каких грехах, а
старался проникновенной, но скороговорной молитвой быстрее снять их с грешника. Семен
Максимович деловито прикладывался к евангелию, так же деловито и не спеша открывал кошелек
и осторожно опускал на тарелку серебряный рубль. Потом подымал сухую жилистую руку, но
вовсе не для крестного знамения, а для того, чтобы разгладить седые усы, приведенные в
беспорядок во время церемонии. Отец Иосиф косо поглядывал на старого токаря и незаметно
вздыхал. Он хорошо помнил, что к старому Теплову с молитвой лучше не заходить, – не пустит.
После причастия Семен Максимович негодующим жестом отмахивался от диаконовского
красного плата для вытирания губ верующих и от серебряной чаши для запивания, не
задерживался в храме до конца службы, а уходил домой, спокойно перемежая шагом суковатой
палки шаги длинных ревматических ног. А дома отвечал жене на поздравление с причастием:
– Накорми, мать, как следует, а то на одном причастии не проживешь. Есть у тебя
скоромное что –нибудь?
– Семен Максимович! Как же можно скоромное? Только что причастился и опять
грешишь!
– Ничего, мать, лучше сразу, чего там откладывать!
– Семен Максимович, бог–то видит...
– Соображай, мать! Чего он там видит? Есть у него время за мной шпионить!
Странный и самостоятельный был человек Семен Максимович и сына отдал в реальное
училище, наверное, на зло Пономареву, у которого сына из реального училища уволили за
неспособность. Говорил тогда Алешке: