180 / 354
178
– Дезертир! К чертутуту! Вещи к чертутутту!
Но у Степана нашлась защитница. Василиса Петровна стала между офицером и денщиком
и сказала серьезно –тихо, потирая почему –то руки, покрытые тонкой, прозрачной кожей:
– Алеша! Не кричи на него. Он тебе жизнь спас!
– Не нужно! Не нужно! Не нужно... жизньньнь спасать!
Алеша быстро зашагал по комнате, размахивая костылями, оглядываясь на Степана
страдающим глазом через плечо, и уже не находил слов. Мать испугалась, бросилась в кухню,
принесла воду в большой медной кружке. Алеша пил воду жадно, но у него сильно заходила
вправо и влево голова, и медная кружка ходила вместе с ней. У матери сбегали по щекам слезы.
Она взяла сына за локоть:
– Успокойся, Алеша, какой он там дезертир! Ну, поживет у нас и поедет. Куда –нибудь
поедет. Видишь, он говорит, что война кончена.
Алексей ничего не ответил матери. Он сидел на диване, вытянув больную ногу на костыле,
и смотрел куда –то широко открытыми глазами. Это уже не были глаза его юности. Они были, как
и раньше, велики, по ним в разных направлениях прошли налитые кровью жилки, и смотрели
теперь с настойчивым мужским вниманием. Алеша поднял их к матери и приложил к губам ее
руку, облитую не то водой, не то слезами.
– Ничего, мама, ничего, – сказал он.
Мать властно отняла у него костыли, склонила его плечи к подушке и протянула ему книгу,
которую он читал раньше: «Дворянское гнездо». Он благодарно улыбнулся ей и нашел страницу.
В кухне ее поджидал Степан. Он присел на табуретке и продолжал ее работу – чистил
картофель.
– Как же теперь будет? – спросила мать.
– А? – широко улыбнулся Степан. – Как будет, никто не скажет: А только он обязан
пофордыбачить. По службе обязан, потому что офицер и командир батальона. Это тебе не шутка. А
только воевать кончено!..
_____________________________________
3 4
Г о с п о д и н у п о р у ч и к у Т е п л о в у
Тяжелое состояние, в котором находится наша родина, возлагает на нас, офицеров, святую
обязанность всё наши помышления и силы отдать на дело скорейшего возрождения и восстановления
славного русского воинства и воинской чести у истинно поданных родине сынов ее. А посему, как
старший в нашем городе офицер, прошу вас, господин поручик, пожаловать ко мне в шесть часов
вечера 29 сего сентября для предначертаний общих наших действий.
Подполковник Т р о и ц к и й .
– Да, русское славное воинство. Пойдем, капитан?
– А зачем нам, собственно говоря, этот подполковник или подпротоиерей?
– Надо пойти. Посмотрим, чем там пахнет.
Двадцать девятого числа Алеша с капитаном отправились к Троицкому. Степан,
чрезвычайно заинтересованный этим путешествием, пока они дошли до ворот, успел пропеть:
«Блажен муж, иже не иде на
совет нечестивых». Он пел отчаянно громко, и уже на улице они
слышали оглушительное «аллилуйя».
Дом священника, каменный, не старый, очень импозантно выделялся среди обыкновенных
рабочих хат. Двери открыла чернобровая Маруся и немедленно выразила свое особое
удовольствие, прикрыв губы тыльной стороной руки. Над рукой коварно блестели ее глаза и
улыбались Алеше.
– Здравствуй, Маруся.
– Ой, а вы не забыли, что я Маруся!
– Да хотя бы и забыл, так... глаза ж...
– Оййй! Такое все говорят и говорят!
– Много господ собралось?