186 / 354
184
– Да интересно.
– Пускай говорит!
– Вместо театра!
Муха поднял руку:
– Так что? Пусть говорит?
– Валяй!
Остробородько подошел к краю помоста, спокойно, умненько осмотрел толпу. Ему
крикнули:
– Чего глазеешь? Говори!
– Ты кто будешь? Эсер?
– Да, я имею честь принадлежать к той партии, которая выставила дорогие для нас имена
Каляева и Сазонова.
– Ты не хватайся за Каляева! Азеф у вас был?
Остробородько развязно, с досадой отмахнулся рукой:
– Наша партия говорит вам правду... Она не будет вас обманывать и назавтра обещать вам
социализм. Без жертв нельзя спасти революцию. Наша партия не может сказать: давайте мир, хотя
бы и позорный. Мы видим у вас замечательный отряд Красной гвардии. Это русские люди,
вооруженные русские люди, которые не могут позволить Вильгельму растоптать нашу великую
революцию. С такими людьми мы добьемся победы.
– Понравилось? – спросили громко.
– Что понравилось?
– А наши красногвардейцы?
– А как же, очень понравилось! – голос Остробородько зазвучал тем воодушевлением,
которое всегда бывает у оратора, когда у него наладился контакт со слушателями. – С такими
людьми...
– Да брось!.. – снова крикнули.
– Тебе что, воевать хочется?
– Не мне...
– Ага, не тебе! Гони его в шею!
– Товарищи!
– Убирайся отсюда! Долой! Гони его!
Муха поднял руку. Утихли.
– Пускай кончает или не надо?
Ему был ответом многоголосый крик, в котором уже нельзя было разобрать слов.
Муха комически развел перед оратором руками. Остробородько посмотрел поверх голов,
тронул ушко очков, отошел к Пономареву.
– Давай Богомола!
Богомолу, видно, стало жарко. Он распахнул свой макинтош, и глазам всех представился
хорошо сшитый светло –серый френч и на нем – приятным мягким блеском серебряная медаль на
георгиевской ленте.
– За что у тебя награда? За что медаль получил?
– Керенский дал, что ли?
Богомол откинул волосы, придал голове гордый вид, на толпу смотрел из –под полуопущенных
век, прикрывающих большие выпуклые глаза:
– Медаль я не украл – достаточно вам этого?
Сразу почувствовалось, что будет говорить сильный оратор. В голосе Богомола звучали
глубокие грудные ноты, теплые и приятные, владел он голосом уверенно и умел придавать ему
сложные намекающие оттенки, забирающие за живое. Он, не спеша, толково, основательно нарисовал
картину военных бедствий, разрухи, остановки жизни. Он называл цифры, приводил факты, еще
малоизвестные, делал это с несомненной честной убедительностью. Многие придвинулись ближе.
– Эсеры – не такие плохие люди. Есть и хуже. Мы – не бандиты, не воры, мы стараемся
быть честными людьми. С нами можно говорить. Я знаю, для вас было