183 / 354
181
Троицкий крикнул это вызывающим, скрипучим голосом, задрав голову и постукивая
кулаком по мягкой скатерти стола. Головы всех повернулись к Алеше, но во взглядах было
больше любопытства, чем негодования. Черная щель двери в столовую неслышно расширилась,
черные глаза Маруси глянули оттуда испуганно.
Голова Алеши вдруг заходила, он ухватился за плечо капитана, вскочил и неожиданно для
себя раскатился дробной россыпью звуков:
– Господидидин пол... полковник! Честьтьть...
Но его речь была прервана общим смехом. Налитыми кровью глазами, вздрагивая головой,
побледнев, Алеша оглядел собрание и шагнул вперед, выхватив палку из рук капитана. Смех
мгновенно замолк, дверь столовой широко распахнулась, испуганное лицо Маруси выглянуло
оттуда. Троицкий вытаращил глаза и закричал на Марусю:
– Вон отсюда!
Дверь захлопнулась, в комнате стало тихо. Алеша с палкой подошел к
круглому столу.
Троицкий откинулся на спинку кресла, может быть, потому, что Алеша не столько опирался на
палку, сколько сжимал ее в руке. Алеша остановился против подполковника, но говорить не
решался, чувствуя, вместе с гневом, что не может остановить заикание, голова его ходила все
мельче и быстрее. Еременко протянул к нему руку:
– Успокойтесь, поручик!
Алеша стукнул палкой об пол. В этом движении, в выражении лица, в позе, в его высокой
прямой фигуре было что –то, очень напоминающее отца.
– Конченнононо! Конченноно!
Он покраснел, не в силах будучи остановить заикание, но немедленно гневно оглянулся на
собрание. Офицеры уже не смеялись. Они смотрели на Алешу ошеломленными глазами и,
очевидно, ожидали скандала. Алеше отвернулся от них, презрительно дернув плечом, и закричал
на Троицкого с еще большим гневом:
– Россия! Родинана! Довольно! Ваша честь... господа офицеры, проданана!
Троицкий вскочил за столом:
– Позор, поручик Теплов!
Другие тоже что–то закричали, задвигали стульями. Из общего шума выхватился высокий
взволнованный тенор:
– Кому продана? Как вы смеете!
Алеша быстрым движением оглянулся на голос и встретил лицо прапорщика, сидящего за
роялем:
– Корнилову! Керенскому! Всякой сволочи! Попам, помещикам!
– Ложь! – заорал прапорщик.
Алеша размахнулся палкой и с треском опустил ее на спинку стула, стоящего порожняком у
рояля. Стул пошатнулся и медленно упал. Это событие несколько притушило шум. Алеша крепко сжал
холодные губы и, склонив набок дрожащую голову, негромко, как будто спокойно, сказал
прапорщику:
– Какая ложжжь! Идем со мной... служить... народу... русскому народу! Не пойдете? Не
пойдете? Вот видите? Идем, капитан!
– Вон отсюда! – закричал подполковник с тем самым выражением, с каким он только, что
кричал это и Марусе.
Алеша резко обернулся к Троицкому. Где –то в кухне затрещал звонок, Маруся шмыгнула
мимо Алеши в переднюю.
Он в суматохе чувств заметил все –таки ее развевающуюся косу и с неожиданной улыбкой
сказал Троицкому:
– Я вас понимаю! Вы – попович! А вот этотот... чудадак будет... какакая там честь! Будет...
продажная сабля!
Опять зашумели, но Алеша шагнул к выходу. Навстречу ему из передней вышли Пономарев и
Карабакчи. Пономарев – тучный, рыжебородый, Карабакчи – мелкий, черный, носатый.
Пономарев с удивлением остановился, поднял от галстука рыжий веер