7_Makarenko

134

Я этот завет Алексея Максимовича принял как директиву и немедленно, как только он

уехал, начал писать. Первую часть «Педагогической поэмы» я написал очень быстро, в два

месяца, несмотря на чрезвычайно тяжелые условия работы в колонии, несмотря на то, что

мои враги выгнали-таки меня из колонии. Работая над первой частью поэмы, я все же был

уверен, что пищу педагогический памфлет, что никакого отношения эта работа к

художественному творчеству не имеет. Тем не менее, я придал ей беллетристическую форму,

руководствуясь при этом исключительно таким соображением: для чего мне доказывать

правильность моих педагогических принципов, если жизнь лучше всего их доказывает, буду

просто описывать жизнь. В то время еще очень сильна была педология, выступавшая под

знаменем «марксистской» науки. Я боялся педологии и ненавидел ее. Но прямо напасть на

все ее положения было все-таки страшно. Мне казалось, что в беллетристической форме

удобнее будет если не развенчать, то хотя бы начать атаку на нее.

Когда первая часть была написана, я продолжал находиться в уверенности, что это не

художественное произведение, а книга по педагогике, только написанная в форме

воспоминаний. Книга мне не понравилась. По-прежнему я был убежден, что жизнь колонии

беспризорных никого особенно занимать не может, что о беспризорных уже много написано,

и написано неплохо. Поэтому я не послал книгу Алексею Максимовичу, а подержал ее

несколько месяцев в ящике стола, потом еще раз прочитал, печально улыбнулся и отправил

на чердак, где у меня лежали разные ненужные вещи, чтобы они не загромождали мою

тесную комнату.

Через 4 года, когда я не только забыл об этой книге, но забывать начал и о своей

мечте сделаться писателем, когда цвела и славилась на весь мир во всех отношениях

замечательная коммуна им. Дзержинского, где я работал, и, когда меня в наибольшей

степени увлекали проблемы производства «ФЭДов», один из моих приятелей, начальник

финансовой части коммуны

, в какой-то служебной папке нашел несколько страниц

«Педагогической поэмы», прочитал их и заинтересовался. Он настойчиво потребовал от

меня, чтобы я дал ему почитать книгу, которая в то время не имела даже названия. Я не

особенно сопротивлялся, в самом деле, пусть читает! Я был очень удивлен его

читательскими восторгами, но они не вскружили мне головы. Я думал: провинциальный

читатель, да еще бухгалтер, что он там понимает в литературе. Неожиданно я получил

письмо, а потом и телеграмму от Алексея Максимовича с требованием немедленно

представить книгу. Делать было нечего, я собрался в Москву и повез с собой названную уже

«Педагогическую поэму»

Алексей Максимович прочитал книгу в течение одного дня и немедленно отдал ее в

печать.

Я очень благодарен своему терпению и своей неторопливости. Моя книга вышла в

1933 г., когда мне было уже 45 лет. За 45 лет я накопил богатый опыт жизни и борьбы, я

сделался специалистом в области воспитания, я создал две колонии и выпустил из них более

тысячи человек, которые сейчас работают как настоящие честные граждане страны

трудящихся.

И самое интересное - я научился писать о жизни. Тот самый диалог, который в первом

моем рассказе был просто неинтересен и которого я всю свою жизнь больше всего боялся,

благодаря моей упорной работе над собой составляет в настоящее время наиболее

доступную для меня форму письма.

Незаметно для себя, в течение всех 13 лет моего писательского молчания, я работал

над диалогом. В этом деле огромную роль сыграли мои записные книжки.

Я и сейчас веду их очень аккуратно и считаю, что это очень важная часть

писательской работы. К сегодняшнему дню в записных книжках у меня собралось около 4

тыс. заметок

. Каждому писателю, и в особенности начинающему, я очень рекомендую

записную книжку.