149 / 370
147
шовинизма. Спрашивается в таком случае: при помощи каких приемов критик обратил
старого Теплова в шовиниста? И потом еще спрашивается: для чего он это сделал?
Что такое шовинизм? Во всяком случае, это совершенно определенное, активное
национальное самомнение, это неприязнь к другим народам, это стремление к порабощению
других народов или, по крайней мере к победе над ними.
В моем романе нет ни одного слова, в котором бы старый Теплов или другой какой-
нибудь рабочий выражал свое пренебрежение к другим нациям. Ни в одном слове он не
высказывает стремления к победе, ни в чем не проявляется его оправдание
империалистической войны. Критик не нашел такого слова, и все-таки он доказывает, что
Теплов — шовинист. Интересно, как это он делает?
Получается это следующим образом. Критик выписывает такой текст:
«А когда уезжал Алексей на фронт, отец вышел на двор, холодно миновал взглядом
неудержимые, хоть и тихие слезы жены, позволил Алексею поцеловать себя и только в этот
момент у л ы б н у л с я н е о б ы к н о в е н н о й и п р е к р а с н о й у л ы б к о й , которую сын
видел первый раз в жизни.
- Ну, поезжай, — сказал Семен Максимович р а д о с т н о , — когда приедешь?
Алексей ответил в е с е л о , с такой же искренней, простой и б л а г о р о д н о й
у л ы б к о й :
- Не знаю, отец, может быть, через полгода.
- Ну, хорошо, приезжай через полгода. Только обязательно с «Г е о р г и е м » .
Я сейчас подчеркнул те слова, которые подчеркнул критик. Только одно слово я
подчеркнул по собственной инициативе, ибо оно действительно пахнет шовинизмом:
« б л а г о р о д н о й » (улыбкой). Только это слово не моё, а критика. У меня написано
«благодарной улыбкой». Я не обвиняю в сознательной замене одного слова другим. Это
сделано нечаянно, только потому, что критику страшно хочется так читать. Получается
действительно букет: сын шовиниста отправляется на фронт и благородно улыбается!
Подача этого отрывка, даже после произведенных над ним манипуляций и
подчеркиваний, может быть, не достигнет цели. Читатель может подумать, что же тут
особенного, старик ни слова не сказал о победе над немцами, ничем не выразил своего
квасного патриотизма, может быть, это и не шовинизм? Может быть, это что-нибудь другое?
Критик не даст читателю опомниться. Перед тем как процитировать отрывок, он
напишет:
«Ликование достигает своего наивысшего предела, когда старик Теплов провожает на
фронт сына».
Раньше, чем познакомиться с отрывком, читатель уже знает, что в нем изображается
л и к о в а н и е (никак не меньше!). Читатель уже ошеломлен. Критик не оставит его в покое.
После цитаты он пускается в такие критические» восторги:
«Что их так обрадовало? Ведь не «Георгий» же, которого требует отец от сына. И
неужели можно найти хотя бы одну рабочую семью, в которой проводы единственного сына
на империалистическую войну воспринимаюсь как радостное событие. Едва ли пресловутый
герой... Козьма Крючков столь бодро вел себя, отправляясь на фронт».
После такого напутствия любой отрывок может показаться сомнительным. Критик
имеет право надеяться, что цель достигнута и можно подавать на стол второй отрывок, с
таким же усилием препарированный. Все делается очень просто, уединенная цитата, без
указания на места предыдущие и последующие, оглушительный подбор «критических»
словечек: «ликование», «обрадовало», «радостное событие», «всплакнувшая мать Алеши
тоже поддается общей радости».