7_Makarenko

«Вот тебе рубль, трать куда хочешь», — и тут же рядом воспитывать такое чувство,

что, хотя можно купить мороженое, взял и купил что-нибудь другое.

Это воспитание активности и тормозов

должно начинаться с первого года. Если ваш

мальчик что-нибудь делает, а вы говорите на каждом шагу — не бегай туда, там травка, не

иди туда, там мальчики тебя побьют, вы воспитываете только одни тормоза. В каждой

детской шалости вы должны знать, до каких пор шалость нужна, выражает активность и

здоровое проявление энергии и где начинается плохая работа тормозов и силы тратятся

впустую. Каждый родитель, если захочет, научится видеть эту середину.

Если вы этого не увидите в своих детях, вы никогда их не воспитаете. Нужно только

начать искать это чувство меры; и опыт в течение месяца вас научит находить. Вы всегда

поймете границу, где активность должна быть остановлена тормозами самого ребенка,

воспитанными вами.

Сюда же относится вопрос, который вызвал сомнение у многих читателей, в

особенности у педагогов. Как это так, говорят, Тамара была плохая, потом вдруг пришел

фрезеровщик, и она стала хорошая. А я говорю, что именно так и бывает. Если человек

растет так, что ему удержу никакого нет, его можно затормозить только таким образом. Я

как раз являюсь сторонником такого быстрого торможения. Я на своем веку перековал много

сот, даже до двух тысяч людей

. Это можно делать взрывом, атакой в лоб, без всяких

обходов, без всяких хитростей, решительным категорическим потоком требований. Это не

значит, что надо брать человека за шиворот и его вертеть.

Пока я был молодым педагогом, я старался каждого беспризорника обходить,

разговаривать, изучать, думать за него. Он отвечал и сейчас же крал, убегал, и все

приходилось начинать сначала.

Вот возьмите Вершнева

. Он сейчас главный врач в больнице Комсомольска – на –

Амуре. Он меня три раза обкрадывал, пока я догадался поступить гораздо круче - поставил

вопрос ребром. Моя такая медленная забота о нем проявилась в том, что он поступил на

рабфак медицинского факультета, но и оттуда убегал. Я поймал его в Ростове, привел к себе,

кулаками стучал, потом крыл, извините за откровенность, хотя никогда не ругаюсь. Я решил

здесь, решил его крыть матом, потому что другие слова на него не действуют. Я преследовал

его до тех пор, пока не добился того, что он только меня боялся, и больше ничего. (Голос с

места, слово «боялся» - случайное?). Нет, иногда бояться неплохо. Дело в том, что он боялся

не моих побоев, а моего негодования, осуждения.

В дальнейшем я уже понимал, что нужен взрывной метод. В Харькове мы применяли

этот метод к группе новичков в 30 – 50 человек, беспризорников.

Я их оставлял на ночь под стражей, оставлял двух-трех ребят для разговоров, и им

говорили: за вами завтра придут.

На следующий день в 12 часов я приводил к вокзалу всю коммуну, с оркестром в 60

человек, выстраивал их против вокзала, и когда беспризорные выходили, не зная ничего, мы

салютовали и играли марш – так встречали 30 новых товарищей. Им это – как «колом по

голове». Потом их строили в пары и через весь город провожали с маршем. На тротуарах

ревут женщины…

Потом их ведут в баню, и пока они купаются, мы ждем. Они выходят стриженные,

бритые, в таких же костюмах, становятся рядом. Мы перед ними всю их одежду поливаем

керосином, устраиваем костер. Потом приходит дворник, все это заметает, а я говорю: вот

все, что унесли, это все, что осталось от их прежней жизни.

Это было взрывом, производило страшное впечатление. Из них ¾ с этого часа

становились хорошими мальчиками – ласковыми, вежливыми, приветливыми. Они

считались со всяким словом, которое потом им говорили, принимая это как нерушимый

закон, потому что оно шло от той организации, которая таким парадом, оркестром, салютом

2-тысячной толпы встречала их на Харьковском вокзале.