125
политическим убеждениям и идеям, а также усиливать ‘онтологизацию’
аффективного политического опыта и окружающих его репрезентаций»
384
.
Таким образом, позиция Р. Лейс в целом оказывается ближе линии
Д. ЛаКапра. Она также стремится усилить сознательную часть против
аффективной. Однако в отличие от представителей нарративного крыла
интеллектуальной истории для нее важнее эмоции как пограничная сфера
между аффектом и рацио. Сильной стороной концепции Лейс становится
возвращение историзма в полемику о
травме
. Правда, теперь он относится
не столько к событиям прошлого, сколько к научным теориям,
описывающим это прошлое. Крайне важным представляется и тезис о
замещении в ходе полемики о вине и стыде политических и
идеологических проблем декларацией identitarian difference
385
. Кроме того,
Лейс возвращается к темпоральному измерению травмы, которая
связывает и одновременно разъединяет между собой настоящее и прошлое.
Специфика этой темпоральной связи заставляет многих исследователей
использовать «язык души ХХ в. – науку памяти»
386
.
Таким образом, полемика о травме в 1990-2000-е гг.
продемонстрировала
весьма
высокую
степень
связей
внутри
академического сообщества. Новые понятия и концепции достаточно
быстро получали отклик (далеко не всегда положительный). Важной
задачей интеллектуальной истории, а также исследований культуры стало
их оперативное включение в максимально широкий междисциплинарный
контекст, критическое осмысление их когнитивного потенциала и
обозначение границ.
384
Leys R.
Navigating the Genealogies of Trauma, Guilt, and Affect. P. 668. Также см.:
Leys R.
How Did Fear Become a Scientific Object and What Kind of Object Is It? //
Representations. 2010. Vol. 110. P. 66.
385
Leys R.
From Guilt to Shame. P. 186.
386
Ibid. Р. 81.