10 / 110
8
дорого, что растет на земле, цветы, деревья, травы, хлеба... все, что у нас
шесть месяцев живет под солнцем, цветет, рвется к жизни, а на земле
умирает, уходит под снег, во тьму. И вот она, эта сказка из мрамора, стоит,
однако, на луговинке, и напоминает о живой жизни...» [4].
В этом рассказе – как в заключительном аккорде могучей симфонии
дооктябрьского творчества Шмелева – чрезвычайно симптоматичный для
его мировидения сложный сплав различных жизненных начал: духовного,
социального, природного, исторического, эстетического. Трудно
переоценить такую способность художника емко, стереоскопично
охватывают жизнь, не забывая главное, что это – живая жизнь.
По сравнению с известными прозаиками начала ХХ века, – такими,
как
Ив. Бунин,
Б. Зайцев,
И. Шмелев
отличается
большей
традиционностью художественного мышления, его реализм –
основательно-добротный, с одной стороны, укорененный в стихии
народного творчества с притчево-сказовым стилевым началом, но с другой
– устремленный к символизации, свойственной эстетическому сознанию
начала XX века. Импрессионистические тенденции играли у него более
скромную роль, чем у Бунина, Зайцева. И все же через весь пласт его
раннего творчества они проходят достаточно выразительно, способствуя
созданию эффекта непосредственности, трепетности, красоты бытия.
I.2. Особенности становления духовного реализма
в дооктябрьском творчестве писателя
С термином «духовный реализм» связано прежде всего
«художественное восприятие и отображение реального присутствия Творца
в мире» [1]. Светлый миф о России ушедшей, России православной,
творился писателем, виртуозно умевшем вписывать в культурную
парадигму сознания будущих поколений вечные духовные ценности своей
родины.
Особую значимость в поэтике его произведений приобрела
подтекстово-ассоциативная
образность,
структурированная
в
лейтмотивную систему.
В
дореволюционном
творческом
наследии
И. Шмелева,
воспринимаемом сегодня как цельный, органический метатекст,
обнаруживаются лейтмотивы, которые станут ведущими, концептуально