16 / 110
14
слова его можно отнести в известной степени ко всему творчеству
художника.
Безусловно согласившись с этим, можно сказать, что в произведении
ярко обозначились важнейшие шмелевские мотивы, уже звучавшие у него
и ранее (в рассказе «Иван Кузьмич», повести «Гражданин Уклейкин»), но
теперь ставшие концептуально-значимыми лейтмотивами: мотив
эмоционального накала духовных исканий, обусловленный глубоким
страданием, и, как его инвариант – мотив «трагического порыва»
(И. Ильин).
Показательно, что герою повести, каким он предстает вначале, была
присуща бытовая религиозность, как она была вообще искони присуща
массе народа русского в силу традиционного воспитания. Однако Шмелев
показывает, что вера, недостаточно проникновенно осмысленная, не
всегда бывает прочной духовной опорой. Так, после обыска и ареста
сына-революционера,
Скороходов
воспринимает
окружающее
потрясенно: «Луша (жена, – В.З.) как каменная сидит среди хаоса... И
Казанская при лампадке смотрела на нас, на наше житье беспомощное...
Ах, как горько было... тогда я все проклял, все, и доброе отношение к
людям» [6] Так подтекстово-ассоциативно входит в повествование
оппозиция мотив хаоса как традиционной в христианском мировидении
оппозиции гармонии, упорядочения жизни. В хаос опрокинулась
ожесточившаяся душа Скороходова, но именно в тот момент, когда герой
оказался у опасной черты, «проклял свою жизнь без просвета», тогда
открылось ему «...как сияние в жизни. И пришло это сияние через муку и
скорбь...» [6, c.233].
Так, знакомый нам по рассказу «Под небом» мотив радости
обретения православной Истины интонирован здесь значительно
экспрессивней – через мотив сияния правды, проникновенно
разработанный в повести. Он оказался непосредственно связанным с еще
одним важнейшим концептом Православия, оказавшимся очень дорогим
для Шмелева – концептом чуда, художественно претворенным в мотив
христианского чудотворения. Если в рассказе «Под небом» он дан ближе к
фольклорной традиции, то здесь он отчетливо проступает как осознание
человеком значения Божественного Промысла в своей судьбе. И вновь у
Шмелева этот мотив ассоциирован с образом Николая Чудотворца.
Поначалу Скороходов удивляется, получив от сына, сидящего в
тюрьме, весточку из другого города. О женщине, принесшей записку,