76 / 110
74
старец, «по виду из духовных», и «возликовало сердце, будто самого
родного встретил...» [3, с.138].
Сухов плакал, когда рассказывал о встрече. Почему-то не удивился,
что старец знает о том, что он нашел крест. Поразил его облик старца:
«...Такой лик, священный... как на иконе пишется, в с е б е
с о к р ы т ы й» [3, с.138]. И «всякую тягость сняло» с души Сухова,
когда старец в конце их беседы произнес «священные слова»: «Милость
дает Господь, Светлое Благословение. Крест Господень – знамение
Спасения» [3, с.139]. Обрадовался Сухов, когда старец предложил
передать крест Средневу, ибо шел, по его словам, в ту сторону, «вотчину
свою проведать» [3, с.139].
Рассказ Сухова повествователь, Сергей Николаевич, называет
«первым действием» в случившейся череде событий... В нем, по его
словам, «нет ничего чудесного: намеки только и совпадения, что можно
принять по-разному» [3, с.140]. Сухов же явно верил в посланное ему
я в л е н и е, об этом свидетельствовал тон его рассказа, и принимал он все,
не истолковывая, а как сущее, «в себе скрытое», – в этом Сергей
Николаевич увидел простоту приятия чуда верующей душой.
Гораздо важней для повествователя – «второе действие»,
происходящее уже в Сергиевом Посаде. Писатель при этом не делает
тайны из финала, из результата проделанной бывшим следователем
аналитической работы, когда «приятие» происходит по-другому:
«мучительно, с протестом, как бы насилием над собой, с
о щ у п ы в а н и е м, и, в итоге, как у Фомы, с надрывом и восторгом»,
что, по Шмелеву, психологически понятно: празднуется п о б е д а над
злейшим врагом – неверием» [3, с.141].
Как видно, автор уже в начале рассказа (приведенная цитата
завершает собой лишь четвертую главку) торжественным аккордом
утверждает важнейший для его героя итог психологической борьбы и
переносит интерес читателя в другую плоскость: как же именно такое
осуществилось, какие обстоятельства и связанные с ними душевные
переживания привели интеллигента-«маловера» к православию.
И.А. Ильин писал: «Художественная сила Шмелева состоит в том,
что он всегда остается во власти своего предмета: это как бы сам
страстно-страдающий мир человеческой души
находит себе через него
эти
незабываемые образы и эти трепетно-поющие слова...
» [5. Курсив
автора]. Подобным образом воспринимали прозу Шмелева и другие