187 / 370
185
– Вы бросьте, дядьки! Земля наша, и с нами вы лучше не связывайтесь. На поле мы вас
не пустим. Нас пятьдесят человек, и хлопцы боевые.
Лука Семенович долго думал, наконец погладил свою бороду и крякнул:
– Да... Ну, черт с вами! Заплатите хоть за вспашку.
– Нет,– сказал я холодно.– Я предупреждал.
Еще молчание.
– Ну что ж, давайте сеялку.
– Подпишите акт землемеров.
– Та... давайте акт.
Осенью мы все-таки сеяли жито
7
во второй колонии. Агрономами были все. Калина
Иванович мало понимал в сельском хозяйстве, остальные понимали еще меньше, но работать
за плугом и за сеялкой была у всех охота, кроме Братченко. Братченко страдал и ревновал,
проклинал и землю, и жито, и наши увлечения:
– Мало им хлеба, жита захотели!
Восемь десятин в октябре зеленели яркими всходами. Калина Иванович с гордостью ты-
кал палкой с резиновым наперстком на конце куда-то в восточную часть неба и говорил:
– Надо, знаешь, там чачавыцю посеять. Хорошая вещь – чачавыця.
Рыжий с Бандиткой трудились над яровым клином, а Задоров по вечерам возвращался
усталый и пыльный.
– Ну его к бесу, трудная эта граковская
8
работа. Пойду опять в кузницу.
Снег захватил нас на половине работы. Для первого раза это было сносно.
Братченко и райпродкомиссар
Развитие нашего хозяйства шло путем чудес и страданий. Чудом удалось Калине Ивано-
вичу выпросить при каком-то расформировании старую корову, которая, по словам Калины
Ивановича, была «яловая от природы»; чудом достали в далеком от нас ультрахозяйственном
учреждении не менее старую вороную кобылу, брюхатую, припадочную и ленивую; чудом
появились в наших сараях возы, арбы и даже фаэтон. Фаэтон был для парной запряжки,
очень красивый по тогдашним нашим вкусам и удобный, но никакое чудо не могло помочь
нам организовать для этого фаэтона соответствующую пару лошадей.
Нашему старшему конюху, Антону Братченко, занявшему этот пост после ухода Гуда в
сапожную мастерскую, человеку очень энергичному и самолюбивому, много пришлось пе-
режить неприятных минут, восседая на козлах замечательного экипажа, но в запряжке имея
высокого худощавого Рыжего и приземистую кривоногую Бандитку, как совершенно неза-
служенно окрестил Антон вороную кобылу
. Бандитка на каждом шагу спотыкалась, иногда па-
дала на землю, и в таких случаях нашему богатому выезду приходилось заниматься восстановле-
нием нарушенного благополучия посреди города, под насмешливые реплики извозчиков и бес-
призорных. Антон часто не выдерживал насмешек и вступал в жестокую битву с непрошеными
зрителями, чем еще более дискредитировал конюшенную часть колонии имени Горького.
Антон Братченко ко всякой борьбе был страшно охоч, умел переругиваться с любым про-
тивником, и для этого дела у него был изрядный запас словечек, оскорбительных полутонов и
талантов физиономических.
Антон не был беспризорным. Отец его служил в городе пекарем, была у него и мать, и
он был единственным сыном у этих почтенных родителей. Но с малых лет Антон
возымел отвращение к пенатам, дома бывал только ночью и свел крупное знакомство с
беспризорными и ворами в городе. Он отличился в нескольких смелых и занятных
приключениях, несколько раз попадал в допр
9
и наконец очутился в колонии. Ему было
всего пятнадцать лет, был он хорош собой, кучеряв, голубоглаз, строен. Антон был
невероятно общителен и ни одной минуты не мог пробыть в одиночестве.
Где-то он выучился грамоте и знал напролет всю приключенческую литературу, но учиться
ни за что не хотел, и я принужден был силой усадить его за учебный стол. На первых порах
он часто уходил из колонии, но через два-три дня возвращался и при этом не чувство-