269 / 370
267
– А чего ж ты хочешь? – насторожился Бурун.
– Я протестую! За полчаса ноги вытянем. Правда ж, Галатенко?
– Та, конечно ж, правда. Полчаса – это много.
Лапоть подымает кулак.
– Нельзя полчаса. Надо все это кончить, всю эту кучу за четверть часа. Никаких полчаса!
– Правильно! – орет и Галатенко. – Это он правильно говорит. Под новый взрыв хохота
Шере включает машину. Еще через двадцать минут – все кончено. И сразу на всех нападает же-
лание повалиться на солому и заснуть. Но Бурун командует:
– Стройся!
К переднему ряду подбегают трубачи и барабанщики, давно уже ожидающие своего
часа. Четвертый сводный эскортирует знамя на его место в белом доме. Я задерживаюсь на
току, и от белого дома до меня долетают звуки знаменного салюта.
В темноте на меня наступает какая-то фигура с длинной палкой в руке.
– Кто это?
– А это я, Антон Семенович. Вот пришел к вам насчет молотилки, это, значит, с Во-
ловьего хутора, и я ж буду Воловик по хвамилии...
– Добре. Пойдем в хату.
Мы тоже направляемся к белому дому. Воловик, старый видно, шамкает в темноте.
– Хорошо это у вас, как у людей раньше было...
– Чего это?
– Да вот, видите, с крестным ходом молотите, по-настоящему.
– Да где же крестный ход! Это знамя. И попа у нас нету.
Воловик немного забегает вперед и жестикулирует палкой в воздухе:
– Да не в том справа, что попа нету. А в том, что вроде как люди празднуют, выходит так,
будто праздник. Видишь, хлеб собрать человеку – торжество из торжеств, а у нас люди забыли
про это.
У белого дома шумно. Как ни усталости колонисты, все же полезли в речку, а после ку-
панья – и усталости как будто нет. За столами в саду радостно и разговорчиво, и Марии Кондра-
тьевне хочется плакать от разных причин: от усталости, от любви к колонистам, оттого, что вос-
становлен и в ее жизни правильный человеческий закон, попробовала и она прелести трудового
свободного коллектива.
– Легкая была у вас работа? – спрашивает ее Бурун.
– Не знаю, – говорит Мария Кондратьевна, – наверное, трудная, только не в том дело. Та-
кая работа все равно – счастье.
За ужином подсел ко мне Силантий и засекретничал:
– Там это, сказали вам, здесь это, передать, значит: в воскресенье к вам люди, как гово-
рится, придут, насчет Ольки. Видишь, какая история.
– Это от Николаенко?
– Здесь это, от Павло Павловича, старика, значит. Так ты, Антон Семенович, как это го-
ворится, постарайся: рушники, видишь, здесь это, полагается, и хлеб, и соль, и больше никаких
данных.
– Голубчик, Силантий, так ты это и устрой все.
– Здесь это, устрою, как говорится, так видишь, такая, брат, история: полагается в таком
месте выпить, самогонку или что, видишь.
– Самогонку нельзя, Силантий, а вина сладкого купи две бутылки…...
15. Трудные люди
Чобот повесился ночью на третье мая.
Меня разбудил сторожевой отряд, и, услышав стук в окно, я догадался, в
чем дело. Возле конюшни, при фонарях, Чобота, только что снятого с петли,
приводили в сознание. После многих усилий Екатерины Григорьевны и хлопцев удалось
возвратить ему дыхание, но в сознание он так и не пришел и к вечеру умер.
Приглашенные из города врачи объяснили нам, что спасти Чобо-