272 / 370
270
красноречиво, находил точные выражения для очень тонких понятий, аналитическим ножом
осторожно и смело вскрывал тайные до сих пор области, набрасывал перспективы будущего
и затруднения завтрашнего дня. Во всяком случае, я был искренним до конца, не щадил ни-
каких предрассудков и не боялся показать, что в некоторых местах «теория» казалась мне
уже жалкой и чуждой.
Джуринская слушала меня с радостным, горящим лицом, Брегель была в маске, а о
Чайкине мало я заботился.
Когда я окончил, Брегель постучала полными пальцами по столу и сказала таким то-
ном, в котором трудно было разобрать, говорит ли она искренно или издевается:
– Так... Скажу прямо: очень интересно, очень интересно. Правда, Сергей Васильевич?
Чайкин попытался поправить очки, впился в свой блокнот и очень вежливо, как и по-
лагается ученому, со всякими галантными ужимочками и с псевдопочтительной мимикой
произнес такую речь:
– Хорошо, это, конечно, нужно все осветить, да... но я бы усомнился и сейчас в неко-
торых, если можно так выразиться, ваших теоремах, которые вы любезно нам изложили с
таким даже воодушевлением, что, разумеется, говорит о вашей убежденности. Хорошо. Ну
вот, например, мы и раньше знали, а вы как будто умолчали. У вас здесь организована, так
сказать, некоторая конкуренция между воспитанниками: кто больше сделает – того хвалят,
кто меньше – того порицают. Поле у вас пахали, и была такая конкуренция, не правда ли? Вы
об этом умолчали, вероятно, случайно. Мне желательно было бы услышать от вас: известно
ли вам, что мы считаем конкуренцию методом сугубо буржуазным, поскольку она заменяет
прямое отношение к вещи отношением косвенным? Это – раз. Другой: вы выдаете воспитан-
никам карманные деньги, правда к праздникам, и выдаете не всем поровну, а, так сказать,
пропорционально заслугам. Не кажется ли вам, что вы заменяете внутреннюю стимулировку
внешней и при этом сугубо материальной? Дальше: наказания, как вы выражаетесь. Вам
должно быть известно, что наказание воспитывает раба, а нам нужна свободная личность,
определяющая свои поступки не боязнью палки или другой меры воздействия, а внутренни-
ми стимулами и политическим самосознанием...
11
Он еще много говорил, этот самый Чайкин. Я слушал и вспоминал рассказ Чехова, в
котором описывается убийство при помощи пресс-папье; потом мне казалось, что убивать
Чайкина не нужно, а следует выпороть, только не розгой и не какой-либо царскорежимной
нагайкой, а обыкновенным пояском, которым рабочий класс подвязывает штаны. Это было
бы идеологически выдержано.
Брегель меня спросила, перебивая Чайкина:
– Вы чему-то улыбаетесь? Разве смешно то, что говорит товарищ Чайкин?
– О нет, – сказал я, – это не смешно...
– А грустно, да? – улыбнулась, наконец, и Брегель.
– Нет, почему же, и не грустно. Это обыкновенно.
Брегель внимательно глянула на меня и, вздохнув, пошутила:
– Трудно вам с нами, правда?
– Ничего, я привык к трудным. У меня бывают гораздо труднее.
Брегель вдруг раскатилась смехом.
– Вы все шутите, товарищ Макаренко, – успокоилась она наконец. – Вы все-таки что-
нибудь ответите Сергею Васильевичу?
Я умильно посмотрел на Брегель и взмолился:
– Я думаю, пускай и по этим вопросам тоже научпедком займется. Ведь там все сде-
лают как следует? Лучше давайте обедать.
– Ну хорошо, – немного надулась Брегель. – Да скажите, а что это за история: выгна-
ли воспитанника Опришко?
– За пьянство.